Франклин Рузвельт
Шрифт:
В июле 1944 года Рузвельт посетил Гавайи. Эта поездка была продолжением инспекции, которая перед этим проводилась на территории США; но президент использовал ее и для поднятия боевого духа американских солдат, и для повышения собственной популярности перед выборами, для чего необходимо было продемонстрировать избирателям как минимум удовлетворительное состояние здоровья. На этот раз путешествие совершалось морем на крейсере «Балтимор». Само включение архипелага в маршрут инспекционной поездки свидетельствовало о том, что Рузвельт рассматривал его как составную часть территории США.
Здесь шли консультации о дальнейших действиях против Японии. Верх одержал командующий американскими вооруженными силами в регионе генерал Дуглас Макартур, настоявший на проведении операции в районе Филиппин, которые Рузвельт первоначально предполагал обогнуть и сначала нанести удар по китайскому острову Формоза (Тайвань).
Встреча с Макартуром была нелегкой. Талантливый и весьма амбициозный генерал с авантюристической жилкой и политическими претензиями, почему его называли «американским Наполеоном», еще президентом Гувером был назначен начальником штаба сухопутной армии США, и Рузвельт сохранил за ним этот пост. Однако семейный скандал, облетевший всю американскую прессу, судебный иск, поданный Макартуром против журналиста Дрю Пирсона (тот опубликовал интервью с бывшей женой генерала, назвавшей его импотентом в таких циничных и непристойных выражениях, что их просто стыдно повторять), внезапное прекращение этого дела, опять-таки по скандальной причине (на этот раз таковой была его амурная авантюра с некой восточной ресторанной певицей), вызвали гнев президента. К этому прибавились некомпетентные и грубые высказывания Макартура по поводу «Нового курса». В результате, уволенный в 1935 году, он принял предложение правительства Филиппин и стал вначале советником, а позже главнокомандующим (фельдмаршалом) филиппинской армией.
В июле 1941 года в условиях роста международной напряженности он возвратился на службу в армию США и был назначен командующим войсками на Дальнем Востоке, в течение полугода увеличил американский военный контингент на Филиппинах с 22 тысяч до 180 тысяч человек (часто путем подчинения американским командирам плохо обученных формирований из местных уроженцев). Макартур не верил в возможность нападения японцев на Филиппины и даже после атаки на Пёрл-Харбор не привел подчиненные ему подразделения в боевую готовность.
Но японцы осуществили высадку на остров Лусон, самый крупный остров архипелага, и после тяжелых боев весной 1942 года американские части были эвакуированы. При этом Макартур хвастливо заявил: «Я сделал, что мог, но я еще вернусь». Он был назначен главнокомандующим войсками союзников в юго-западной части Тихого океана (со штабом в Брисбене, Австралия), упрямо настаивал на приоритете тихоокеанского театра военных действий, требуя свернуть все мероприятия по подготовке к открытию второго фронта в Европе. Впоследствии им была разработана тактика «прыжка лягушки» (операции по захвату одной за другой островных баз противника).
Советники Рузвельта полагали, что ему следует дать Макартуру отпор. Главнокомандующий, однако, считался с тем, что при всех своих выходках это был талантливый военный, и не пошел на новое сведение счетов. Решение Рузвельта оказалось правильным.
В конце июля 1944 года генерал создал плацдарм для операции по захвату Филиппин, а 20 октября, высадившись с основными силами десанта на остров Лейте, заявил: «Я вернулся». В январе 1945-го большие американские силы начали захват Лусона и после месяца упорных боев установили контроль над Филиппинами. Потери США составили восемь тысяч человек, а Японии — 192 тысячи.
Рузвельт был удовлетворен своей встречей с Макартуром и принятыми на ней решениями, несмотря на то, что генерал, верный своим привычкам, опоздал на свидание с главнокомандующим и прибыл на встречу небрежно одетым, демонстрируя непочтительное отношение к нему.
Рузвельт не остался в долгу. Когда участники встречи расселись для фотографирования, он заметил, что у Макартура расстегнуты брюки. «Скорее снимайте!» — шепнул он фотографу. Генерал, однако, услышал и скрестил ноги {682} .
Но во время этой поездки были встречи и другого рода. Вначале о посещениях президентом госпиталей стали рассказывать в армии, а затем, по соображениям секретности только после его возвращения в Вашингтон, появились отчеты в газетах. По рассказу С. Розенмана, в одном из госпиталей Рузвельт попросил телохранителя провезти его коляску через палаты, где находились раненые с ампутированными конечностями. Он останавливался возле каждой кровати. «Он хотел представить себя и свои нефункционирующие ноги тем юношам, которым придется продолжать жизнь в таком же грустном положении» {683} . Розенман впервые видел слезы на глазах своего шефа.
Рузвельт совершил морской круиз по островам, в открытом автомобиле, приветствуемый жителями, проехал по улицам Гонолулу — главного города территории, хотя доставил этим немало хлопот службе охраны. Он говорил о том глубоком впечатлении, которое произвело на него преображение центрального острова архипелага Оаху за десять лет, прошедшие с его прошлого посещения.
На обратном пути были сделаны остановки на Аляске и в городе Бремертоне, штат Вашингтон, где Рузвельт посетил верфи и выступил перед судостроителями с 35минутной речью. Впервые за многие месяцы он решился надеть металлические прутья на ноги, чтобы говорить стоя. Доктор Бруэн, который сопровождал его в поездке, был против такого эксперимента, но президент не подчинился, хотя выступление крайне его утомило.
Несмотря на ухудшение здоровья, Рузвельт счел необходимым вновь организовать встречу «большой тройки». Еще в июле 1944 года он обратился к Сталину с двумя письмами, в которых говорил о том, что ситуация требует принятия новых стратегических решений, о необходимости возродить «дух Тегерана» и даже намекал на то, что новая встреча поможет ему в предвыборной борьбе.
Первое послание было получено в Москве 19 июля. «Поскольку события развиваются так стремительно и так успешно, — писал американский президент, — я думаю, что в возможно скором времени следовало бы устроить встречу между Вами, Премьер-министром и мною. Г-н Черчилль полностью согласен с этой мыслью. Для меня было бы лучше всего, чтобы встреча состоялась между 10 и 15 сентября. Я сейчас совершаю поездку по Дальнему Западу и должен пробыть в Вашингтоне несколько недель после своего возвращения. Север Шотландии был бы пунктом, расположенным наиболее близко к половине расстояния между мною и Вами. Вы могли бы прибыть либо на корабле, либо на самолете, а я мог бы отправиться на корабле. Я надеюсь, что Вы сообщите мне Ваши соображения. Безопасность и секретность могут быть соблюдены как на берегу, так и на борту корабля» {684} .
Сталин ответил 22 июля принципиальным согласием, но в свойственной ему манере вступил в торг: «Я разделяю Вашу мысль о желательности встречи между Вами, г. Черчиллем и мною. Однако я должен сказать, что теперь, когда советские армии втянулись в бои по столь широкому фронту, мне невозможно было бы покинуть страну и отойти на какое-то время от руководства делами фронта. Все мои коллеги считают это совершенно невозможным» {685} .
Рузвельт настаивал. 28 июля советский лидер получил его новое «личное и секретное послание»: «Ввиду происходящего сейчас быстрого развития военных событий я могу вполне понять трудность Вашей поездки на совещание с Премьер-министром и со мной, но я надеюсь, что Вы будете помнить о таком совещании и что мы сможем встретиться так скоро, как это будет возможно. Мы приближаемся ко времени принятия дальнейших стратегических решений, и такая встреча помогла бы мне во внутренних делах» {686} .