Франкский демон
Шрифт:
Агнесса не скрывала своего удивления.
— Откуда ты знаешь?!
— Ну... — смешался Храмовник, но тут же нашёлся: — Бывая в этом городе, да и в иных подобных местах, я частенько захожу куда-нибудь утолить жажду... выпить вина. Вообще-то я хожу в приличные заведения, но случается забрести и в такие, где полно девиц, ищущих спрос на свои ласки. Иные, как я заметил, идут нарасхват. Бедняжки счастливы и готовы на всё ради лишнего безанта. Некоторым даже кажется, что они сами выбирают себе мужчин. Но век бабочек короток. Деньги быстро уходят, и очень скоро прелестницы начинают получать тумаков
— Для человека, которому просто случается забрести в какие-то там места, ты слишком хорошо информирован, — прокомментировала слова любовника Графиня. Его речь несколько обескуражила её, она отчего-то считала, что он ей верен. Какая наивность!
— Или наблюдателен, мадам, — поспешил отпарировать Жослен.
Преимущество женщин в их слабости, именно благодаря ей их прощают за удары, наносить которые считается недостойным мужчины.
— А как же быть с вашим обещанием выполнять все мои желания? — спросила Агнесса. — Наверное, я ошиблась, и вы просто не любите меня. Так ваши клятвы ложны?
Она уже передумала, кураж пропал, но... позволить какому-то мальчишке взять верх над собой женщина просто не могла, не имела права. Пусть даже он и не знал, в какую игру играет. Если ещё и он перестанет её слушаться, тогда... Что же тогда? Продать зеркало и в монастырь?
«Монастырь? Зеркало? — мысленно повторяла Графиня. — Зеркало? Монастырь? Зеркало? Зеркало... Продать его? Кому? Может, Марии Наплузской?!»
Между тем пауза затягивалась. Храмовник угрюмо молчал.
«Раз... два... — пульсировала жилка на виске. — Три? — отдавалось в голове. — Три... Почему обязательно три? Три... Три чего? Три замка... Три ключа! Три ключа... Три! Ираклий, Жерар и... Рожер! Три ключа!»
— Я к вашим услугам, мадам, — произнёс Жослен. — Я готов.
Агнесса едва удержалась, чтобы не броситься на шею рыцарю. Теперь она знала, вернее, чувствовала, что удастся, непременно удастся, как именно, почему и отчего — не известно, но удастся, удастся, и это главное! Графиня даже сама удивилась, сколь простой показалась посетившая её мысль — как только такое не пришло в голову раньше. Определённо, она была занята не тем, чем нужно!
— О, мессир, — проговорила Агнесса, и тонкие губы её задрожали. — Я восхищена вами! Теперь я вижу, сколь велика ваша любовь ко мне! Но я прошу у вас прощения за то, что позволила себе заставлять вас пройти через столь ужасное испытание. Нет, разумеется, нет, я никогда не собиралась делать того, для чего просила вас пойти со мной. У меня будет другая просьба.
Жослен, не ожидавший уже от возлюбленной ничего хорошего, опять пробормотал что-то насчёт того, что он готов для неё на всё. Однако Агнесса желала, или требовала — кому как нравится, — немногого.
— Вы умеете сочинять стихи? — спросила она, окончательно переходя с ним на «вы», что делала, как правило, или в моменты тихой ярости, или в состоянии буйного восторга.
— Нет, мадам. То есть да... То есть не очень... — начал рыцарь и признался: — Всегда, едва я подумаю о вас, моя голова наполняется стихами. Но стоит мне попробовать записать хоть одни для вас, моя государыня, как все они превращаются в какое-то жалкое мычание! В противное слуху блеяние! Нет, ни воск, ни пергамент, ни бумага не способны передать и мизерной доли того, что я хочу сказать вам.
— Не стоит быть настолько строгим к себе, — пожурила
— А кому? — Сердце Жослена упало — опять? Она любит кого-то другого?! О как же он был слеп! Её речи были лишь уловкой! Представив себе, какое испытание дама сердца приготовила ему на сей раз, рыцарь сделался чернее тучи.
— Кому? — переспросила Агнесса, в глазах которой вспыхивали искорки торжества. — Одной очень важной особе, мой друг... Да не хмурьтесь вы так, Боже мой! Конечно же, это — мужчина, но... моей целью вовсе не является сделать ему приятное. Напротив, я хочу, чтобы строки, которые вы написали, заставили его взвиться от ярости до потолка.
Определённо, сам Господь водил рукой Храмовника, когда тот кропал послание. Пассажи поэта всякий раз приводили в восторг гостеприимную хозяйку. Жослен явно наговаривал на себя, Бог, не скупясь, отсыпал ему таланта к сочинительству, если уж и не хвалебных песен любимой женщине, так издевательских виршей. Дело в том, что, водя пером по строчкам, рыцарь и понятия не имел, к кому обращается, и, полагая, что пишет кому-то из бывших любовников Агнессы, старался от души.
— Прекрасно! — похвалила Графиня. — Вы великолепны, мессир!.. Бедный Бальдуэнет! Несчастный малыш...
— Что-что? — переспросил Жослен.
— Я вспомнила... м-м-м... о сыне, мой друг... — Агнесса приложила платочек к сухим глазам.
— О простите, государыня...
— Нет-нет... не извиняйтесь... Вы замечательный поэт. Я восхищена вами.
Она не напрасно расточала похвалы и ни капельки не льстила любовнику. Он и верно потрудился на славу. Когда тот, кому адресовалось письмо, прочёл его, то пришёл в ярость, куда более сильную, чем Графиня даже могла представить себе.
В присутствии двоих своих товарищей, храбрейших из храбрейших и честнейших из честнейших рыцарей ордена, Жерар дю Тампль поклялся, что до смерти не забудет графу Раймунду ботрунского сватовства.
Правду ли говорили, что десятый по счёту глава Ордена Бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова знался с нечистой силой, теперь сказать нелегко. Слишком уж противоречивы свидетельства. Трудно также утверждать, будто молитвы, обращённые к дьяволу, оказываются действенней тех, что предназначаются для ушей Всевышнего, по причине чрезвычайной занятости последнего или слишком большой удалённости — земля-то под ногами, а до ближайшего облака не дотянешься.
Так или иначе, не успел Раймунд Триполисский, облобызавшись с сенешалем Жосленом, отбыть из Акры, как на пути в Иерусалим, куда бальи намеревался заехать, застигла его горькая весть — отрок-король при смерти. Едва расставшись, графы-попечители несчастного племянника не менее несчастного короля Бальдуэна ле Мезеля вновь встретились у постели своего маленького сюзерена.
На сей раз они пробыли там недолго: мальчик умер в конце августа, не дожив даже до девяти лет.
— Мессир, — со вздохом произнёс сенешаль, когда он и Раймунд покинули спальню, где, словно уснувший, лежал с закрытыми глазами их юный король. — Полагаю, нам с вами надо разделить обязанности. Первое, что сделаю я, пошлю гонца в Аскалон. Пусть принцесса Сибилла поторопится в Иерусалим. Я тоже поеду туда, дабы утешить племянницу и заняться организацией похорон. Коннетабля же Аморика, напротив, как мне кажется, следует отозвать из столицы, дабы у него и патриарха не возникло соблазна нарушить клятву и попытаться короновать принцессу.