Франсуа де Ларошфуко. Максимы. Блез Паскаль. Мысли. Жан де Лабрюйер. Характеры
Шрифт:
Так же трудно заглушить обиду вначале, как помнить о ней по прошествии нескольких лет.
Мы ненавидим наших врагов и жаждем отомстить им по слабодушию, а успокаиваемся и забываем о мести из лени.
Мы позволяем другим управлять нами столько же из лени, сколько по слабодушию.
Нечего и думать о том, чтобы сразу, безо всякой подготовки, заставить человека следовать чужим советам в вопросах, важных для него или его близких: он чувствует, что на его
Долго и полновластно управлять своим ближним может только тот, у кого легкая рука и умение делать свою власть неощутимой.
Есть люди, которыми можно управлять лишь до известного предела; перейти этот предел они не позволяют и никаким уговорам не поддаются: путь к их сердцу и уму закрыт. Ни надменный тон, ни улещивания, ни сила, ни хитрость – ничто уже не действует на этих людей, однако с той разницей, что одними при этом движут зрелые размышления и разум, а другими – своеволие и прихоть.
Иные люди не внемлют голосу рассудка, глухи к благоразумным советам и сознательно совершают ошибки - только бы не подчиниться чужой воле.
Другие согласны подчиняться друзьям в маловажных вопросах, но считают своим правом управлять ими в делах первостепенной важности и значения.
Дранций хочет всем внушить, что он управляет своим господином, но ему никто не верит, в том числе и его господин. Непрестанно обращаться к вельможе, у которого находишься в услужении; таинственно сообщать ему что- то вслух или на ухо в таких местах и в такое время, когда что меньше всего пристало; покатываться со смеху в его присутствии; прерывать его речь; вмешиваться в его беседы с другими; высокомерно встречать тех, кто пришел засвидетельствовать ему свое почтение, или нетерпеливо выпроваживать их; стоять подле него с развязным видом; красоваться рядом с ним, прислонясь к камину; надоедать ему; ни на шаг не отступать от него; разыгрывать роль друга; слишком много позволять себе, – все это скорее изобличает глупца, нежели фаворита.
Здравомыслящий человек не позволяет другим управлять собой, но и сам не стремится управлять другими; он хочет, чтобы всеми правил один только разум.
Я ничего не имел бы против того, чтобы вверить свою судьбу разумному человеку и всегда и во всем слепо ему подчиняться: я был бы уверен, что поступаю правильно, и при этом не утруждал бы себя размышлениями, а наслаждался бы спокойствием, уподобившись тому, кем управляет разум.
Все страсти лживы: они стараются надеть маску, они прячутся даже от самих себя. Нет такого порока, который не рядился бы под какую-нибудь добродетель или не прибегал бы к ее помощи.
Мы читаем душеспасительную книгу, и она трогает нас; мы читаем другую, в которой речь идет о любовных похождениях, и она тоже нас волнует; но осмелюсь ли я утверждать, что только сердце способно понять и примирить несовместимые чувства?
Люди не так стыдятся своих преступлений, как слабости и суетности; они порою не краснея совершают насилия и несправедливости, предают и клевещут и в то же время скрывают любовь и честолюбивые мечты, и притом без всякой выгоды для себя.
Никто
Люди сперва познают любовь, потом исполняются честолюбием, а спокойствие обычно приходит к ним только вместе со смертью.
Страсть без труда берет верх над рассудком, но она одерживает великую победу, когда ей удается одолеть своекорыстие.
Не столько ум, сколько сердце помогает человеку сближаться с людьми и быть им приятным.
Иными благородными чувствами и великодушными поступками мы скорее обязаны нашей природной доброте, чем уму.
Нет на свете излишества прекраснее, чем излишек благодарности.
Нужно быть очень уж глупым человеком, чтобы под воздействием любви, злобы или нужды нисколько не поумнеть.
Проезжая иные места, мы приходим в восхищение; проезжая другие – умиляемся, и нам хочется там поселиться.
Мне кажется, что ум, расположение духа, пристрастия, вкусы и чувства человека зависят от места, в котором он живет.
Тот, кто творит добро, один заслуживал бы нашей зависти, если бы нам не дано было избрать участь более достойную – творить еще больше добра. Как сладка была бы нам такая месть человеку, вызвавшему в нас подобную зависть!
Иные люди не позволяют себе писать стихи и любить, словно это– слабости, которые могут набросить тень на их ум и сердце.
Жизнь подчас кладет запрет на самые наши заветные радости, на самые нежные чувства, но мы не можем не мечтать
о том, чтобы они были дозволенными. Со всепобеждающим очарованием этих чувств не сравнится ничто – кроме соч знания, что мы отреклись от них во имя добродетели.
Глава V
О СВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ И ОБ ИСКУССТВЕ ВЕСТИ БЕСЕДУ
Нет ничего бесцветнее, чем характер бесхарактерного человека.
Назойлив только глупец: умный человек сразу чувствует, приятно его общество или наскучило, и уходит за секунду до того, как станет ясно, что он – лишний.
У нас шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на глупого острослова: куда ни глянь, везде ползают эти насекомые. Истинно остроумный человек – редкость, и к тому же ему нелегко поддерживать свою репутацию: люди редко уважают того, кто умеет их смешить.