Франсуа де Ларошфуко. Максимы. Блез Паскаль. Мысли. Жан де Лабрюйер. Характеры

Блез Паскаль

132. Эпиграммы Марциала. — Людям по душе злое насмехательство, но не над кривыми и обез­доленными, а над спесивыми счастливцами. Кто думает иначе, тот заблуждается.

Ибо корысть — источник всех наших побуждений, в том числе и человеколюбия. Нужно расположить к себе людей человеколюбивых и мягкосердечных.

133. Жалость к обездоленным вполне уживается с корыстолюбием. Более того, люди радуются возмож­ности воздать дань добрым чувствам, прославиться мяг­косердечием, ни единой малостью при этом не пожерт­вовав.

134. Люди ненавидят друг друга — такова

уж их природа. И пусть они усердно пытаются поставить свое корыстолюбие на службу общественному благу — эти их попытки только лицемерие, подделка под милосер­дие, потому что в основе основ лежит все та же нена­висть.

135. Своекорыстие послужило основой и материалом для превосходнейших правил общежития, нрав­ственности, справедливости, но от этого не перестало быть все тою же гнусной основой человеческой приро­ды, тем же figmentum malum [48] : оно прикрыто, но не уничтожено.

48

Сгустком зла (лат.).

136. Пристрастие к собственному “я” заслуживает ненависти: вы, Митон, только скрываете его, но отнюдь не уничтожаете, значит, и вы заслуживаете ненавис­ти. — “Вы не правы: и я, и подобные мне, мы ведем себя так предупредительно со всеми, что ни у кого нет оснований нас ненавидеть”. — Это было бы верно, когда бы “я” заслуживало ненависти только за причиняемый им вред. Но моя к нему ненависть вызвана его непра­ведностью, его почитанием себя превыше всего и всех, поэтому я всегда буду его ненавидеть.

Короче говоря, у человеческого “я” два свойства: первое — это “я” неправедно по самой своей сути, ибо ставит себя превыше всего и всех; второе — оно стеснительно для других людей, неизменно стараясь под­чинить их себе, так как “я” враждебно всем прочим “я” И жаждет тиранически управлять ими. Пусть ваше “я” уже не стеснительно для ближних, но оно по-прежнему неправедно и, значит, немило всем ненавидящим неправедность, зато мило таким же неправедным, у которых стало на одного врага меньше; итак, вы непра­ведны и только у себе подобных способны вызвать при­язнь.

137. Несправедливость. — Людям не удалось изобрести способ ублаготворять собственное корыстолю­бие, не нанося при этом вреда другим людям.

138. До чего же извращены людские суждения, если нет на свете человека, который себя не ставил бы пре­выше всех прочих людей на свете и не дорожил бы собственным благом, каждым часом своего счастья и своей жизни больше, нежели благом, счастьем и жизнью всех прочих людей на свете!

139. Для каждого человека все сущее заключено в нем самом, потому что, когда он умирает, для него умирает и все сущее. Вот он и мнит, что для всех он тоже все сущее. Будем же судить о природе исходя не из нас, а из нее самой.

5. Гордыня и дух тщеславия.

140. Иные наши пороки — только отростки других, главных пороков: если срубить ствол, они отсохнут, как древесные ветви.

141. Стоит злонамеренности

перетянуть на свою сто­рону разум, как она преисполняется гордыни и выстав­ляет союзника напоказ во всем его блеске.

Стоит воздержанности или суровому подвижниче­ству потерпеть крах и признать победу естества, как злонамеренность, отмечая сию победу, снова преиспол­няется гордыни.

142. Неправедность. — Самомнение в сочета­нии с ничтожеством — вот она, величайшая неправед­ность.

143. Противоречие. — Наша гордыня, берущая верх над всем нашим горестным ничтожеством: она либо вообще его утаивает, либо, вынужденная признать, тут же начинает хвалиться способностью признать это ни­чтожество.

144. Гордыня перевешивает и сводит на нет в душе человека его сознание собственного горестного ничтоже­ства. Вот уж и впрямь редкостное чудище, вот уж бью­щий в глаза самообман! Человек пал и утратил истинное свое место; теперь он беспокойно его ищет — это от­носится ко всем людям; посмотрим, кому удастся обрести утраченное.

145. Нам не довольно нашей собственной жизни и нашего подлинного существа: мы жаждем создать в представлении других людей некий воображаемый образ и для этого все время тщимся казаться. Не жалея сил, мы приукрашиваем и холим это воображаемое “я” в ущерб настоящему. Если нам свойственно великодушие, или спокойствие, или умение хранить верность, мы то­ропимся оповестить об этих свойствах весь мир и, дабы наградить ими нас выдуманных, готовы отобрать их у нас настоящих; мы даже не погнушаемся стать трусами, лишь бы прослыть храбрецами. Несомненное доказа­тельство ничтожности нашего “я” в том и состоит, что это “я” не довольствуется только собою истинным или собою выдуманным и неустанно меняет их местами! Ибо кто отказался бы пойти на смерть ради сохранения чес­ти, тот прослыл бы последним из подлецов.

146. Гордыня. — Любознательность — это все то же тщеславие. Чаще всего люди набираются зна­ний, чтобы потом ими похваляться. Никто не стал бы путешествовать по морям ради одного удовольствия увидеть что-то новое; нет, в плавание отправляются в надежде рассказать об увиденном, поразглагольствовать о нем.

147. Общее глубоко укоренившееся заблуждение по­лезно людям, если речь идет о чем-то им вовсе не ведомом, например о Луне, влиянию которой приписы­вают и смену времен года, и моровые поветрия, и пр., ибо из всех поветрий самое распространенное — бес­цельное любопытство людей ко всему для них не по­стижимому, так что лучше пусть заблуждаются, чем живут во власти такого беспокойного и бесплодного чувства.

148. Похвальнее всего те добрые дела, которые со­вершаются втайне. Читая о них в истории, например на странице 184, я от души радуюсь. Но, как видно, они остались не совсем в тайне — кто-то о них прознал; и пусть человек искренне старался их утаить, ще­лочка, через которую они просочились, все портит, ибо лучшее в добрых делах — это желание совершать их втайне,

149. Слава. — Восхищение развращает человека с младых ногтей. “Как он замечательно сказал! Как замечательно поступил! Ну, не умница ли он!”