Франсуа де Ларошфуко. Максимы. Блез Паскаль. Мысли. Жан де Лабрюйер. Характеры
Шрифт:
В 1684 году, по рекомендации Боссюэ, Лабрюйер получил место воспитателя в семье знаменитого полководца, одного из крупнейших вельмож своего времени, принца Конде. Занятия с титулованным учеником мало удовлетворяли Лабрюйера. Не лишенный ума и способностей, внук Конде герцог Бурбонский отличался тяжелым характером. Аристократическая спесь убивала в ием все живое, человеческое. Перу Сен-Симона принадлежит замечательный портрет герцога, написанный в период, когда тот был уже немолодым: «Это был человек значительно более низкого роста, чем самые низкие люди. Не будучи толстым, он был очень крупным. Особенно крупной была его голова. Лицо его синевато-желтого цвета внушало страх. Выражение лица было почти всегда злобным и в то же время настолько гордым и вызывающим, что трудно было к нему привыкнуть. В нем чувствовались остатки превосходного воспитания, он был остроумен, начитан, даже вежлив и изыскан, когда он хотел этого, но хотел он очень редко… Извращенность казалась ему высшей добродетелью, странная мстительность… достоянием величия…» В «Мемуарах» Сен-Симона мы находим ряд портретов фамильной галереи
Жизнь Лабрюйера в доме Конде, несмотря на уважение, которое писатель завоевал благодаря уму и такту, была не лишена трудностей.¦ «Вельможи обладают одним огромным преимуществом перед остальными людьми. Я завидую не тому, что у них есть все: обильный стол, богатая утварь, собаки, лошади, обезьяны, шуты, льстецы, но тому, что они имеют счастье держать у себя на службе людей, которые равны им умом и сердцем, а иногда и превосходят их» («О вельможах», 3). В замечаниях такого рода проскальзывает обида человека, познавшего в силу своего зависимого положения горечь унижения. Однако даже тогда, когда личное чувство писателя придает определенный оттенок описываемым явлениям, оно не лишает их присущей им типичности.
В загородном дворце Конде в Шантильи, так же как в Париже и Версале, где Конде проводили много времени, Лабрюйер получил возможность великолепно изучить аристократическое общество и круг придворных Людовика XIV. Заняв, по выражению Сент- Бева, «угловое место в первой ложе на великом спектакле человеческой жизни, на грандиозной комедии своего времени», Лабрюйер не остался бесстрастным зрителем. Наблюдая парадную жизнь двора и знати, вызывавшую восхищение, зависть и настоящую манию подражания в Париже, провинции и далеко за пределами Франции, Лабрюйер сосредоточил свое внимание не на внешнем блеске, а на внутреннем содержании этого спектакля, на его действующих лицах.
Годы раздумий потребовались Лабрюйер у для того, чтобы написать свое замечательное произведение. Книга Лабрюйера создавалась в тот период, когда исторически прогрессивная роль монархии Людовика XIV, завершившей национальное объединение Франции, была полностью исчерпана. После смерти генерального контролера финансов Кольбера (1683), много сделавшего для развития торговли и промышленности, дворянско-католическая реакция одерживает победу над правительственной политикой, которую французская знать презрительно называла буржуазной. Под влиянием наиболее реакционных сил французского общества Людовик XIV развязывает разорительные войны, отказывается от поощрения торговли и промышленности, экономически укреплявших верхушку третьего сословия- буржуазию, н усиливает гонения на протестантов и религиозные секты, не угодные господствующей католической церкви. Переход абсолютной монархии к политике полного подавления прогрессивных сил в обществе вызывает оппозицию, которая в литературе находит свое выражение в «Приключениях Телемака» Фенелона и других произведениях позднего классицизма XVII века. В 1697 году выходит «Исторический и критический словарь» Бейля, в котором история философии признала «первую ласточку» просветительской мысли. В атмосфере растущей тревоги за судьбу Франции создавалась и книга Лабрюйера. В 1688 году вышло первое ее издание – «Характеры Теофраста, перевод с греческого, и Характеры, или Нравы нынешнего века», за которым последовал ряд новых, значительно расширенных в своей оригинальной части изданий. Последнее из них, девятое издание, подготовленное Лабрюйером, появилось в 1696 го- году, после его смерти.
В первое издание вошло 418 характеристик Лабрюйера, и они служили как бы дополнением к книге Теофраста. В девятом издании «Характеры» Теофраста становятся своеобразным приложением к книге Лабрюйера, включающей 1120 оригинальных характеристик. О значении произведения Теофраста в истории создания «Характеров» Лабрюйера много спорили. Не подлежит сомнению то, что моральный трактат греческого философа IV века до н. э., в котором Лабрюйер нашел мастерские зарисовки людей, наделенных различными пороками, сыграл известную роль в концепции «Характеров». У Теофраста Лабрюйер заимствовал прежде всего сам жанр бессюжетного произведения, в котором литературные портреты скреплены между собой рассуждениями автора. Однако в жанровом отношении «Характеры» Лабрюйера значительно разнообразнее не только трактата Теофраста, но и произведений, принадлежащих перу французских моралистов XVII века. Наряду с жанром портрета* или, точнее, характера, Лабрюйер использовал жанры максимы, эпиграммы, размышления, трактата, новеллы, диалога и другие. Жанровое богатство «Характеров» объясняется тем, что, излагая свои мысли, Лабрюйер стремился «показать открывшуюся ему истину в таком свете, чтобы она поразила умы» («О творениях человеческого разума», 34).
Художественный метод Лабрюйера значительно отличался от метода Теофраста. В своей «Речи о Теофрасте», предпосланной изданию «Характеров», Лабрюйер отзывается с большим пиететом о писателе, с именем которого он связал судьбу своей книги. Однако в тон же речи он подчеркивает то новое, что он стремился внести в изучение и изображение человеческого характера. В большей степени, нежели Теофраст, он хотел «проникнуть во внутренний мир человека, изучить недостатки его ума и раскрыть тайники его сердца. «Характеры» Теофраста, – продолжает он, – демонстрируя человека тысячью его внешних особенностей, его делами, речами, поведением, поучают тому, какова его
Если в первых изданиях книги Лабрюйера можно найти характеры, которые, будучи построены' по принципу Теофраста, представляют собою как бы иллюстрацию к определению человеческих пороков, то в характерах, включенных в последующие издания, чрезвычайно усиливается стремление описать людей своего времени в их социальной среде и специфических для этой среды условиях жизни. Обращение Лабрюйера к античному источнику для создания своей книги было закономерно в период, когда классицистическая эстетика еще не стала предметом ожесточенных споров между защитниками древних писателей, отстаивавших принцип подражания античному искусству, и теми, кто отрицал этот принцип литературы французского классицизма. Лабрюйер остается сторонником эстетики классицизма и тогда, когда разгорается спор о древних и новых авторах. Он утверждает вслед за Буало, что классицизм благодаря проникновению во вкусы древних одержал победу над искусством, навязанным веками варварства французскому народу. В принципах Перро Лабрюйер не видит движения вперед, к литературе, связанной с фольклором и народными традициями, он находит в них лишь отказ от подражания древним, с помощью которого можно достичь совершенства в литературе и даже «превзойти древних». Поэтому Лабрюйер выступает, так же как Буало, Расин и Лафонтен, против принципов, которые выдвигали сторонники новой литературы во главе с Перро и Фонтенелем.
Защищая основные положения классицистической эстетики, Лабрюйер, однако, не проявляет никакой нетерпимости в своем отношении к тем, кто нарушал каноны классицизма. С уважением говорит он о писателях, которые «облагораживают искусство и расширяют его пределы, если последние оказываются стеснительными для высокого и прекрасного, идут одни, без спутников, и всегда вперед, в гору, уверенные в себе, поощряемые пользой,, которую приносит иногда отступление от правил» («О творениях человеческого разума», 61). В убеждении, что литература должна просвещать люден и облагораживать их, Лабрюйер черпает основной критерий для суждения о творчестве писателей. «Если книга возвышает душу, вселяя в нее мужество и благородные порывы, судите ее только по этим чувствам: она… создана рукой мастера» («О творениях человеческого разума», 31). Среди литературных характеристик, включенных Лабрюйером в ту же первую главу «О творениях человеческого разума» и в речь, произнесенную нм в 1693 году при вступлении во Французскую академию, особенно замечательны маленькие этюды о творчестве Корнеля, Расина, высказывания о Лафонтене, Ларошфуко, Мольере. В смелости суждения Лабрюйера о трагедии Корнеля «Сид», которая «оказалась сильнее политики, сильнее властей, тщетно пытавшихся ее уничтожить», в восхищении творчеством Рабле, йри всех оговорках писателя, еще прочно связанного с традициями классицизма, ощущается независимость мысли, поиски нового, более свободного метода исследования и воспроизведения действительности.
Идейное содержание произведения требует адекватной художественной формы. «Высокий стиль… раскрывает истину целиком, в ее возникновении и развитии, является самым ее достойным образным выражением». Но высокий стиль, по мнению Лабрюйера, «доступен только гениям, и не всем, а лишь самым благородным» («О творениях человеческого разума», 55). Обыкновенный писатель должен стремиться, следуя высоким образцам, придать глубину своим идеям и изящество слогу. В первую главу, посвященную в целом литературной теории и критике, Лабрюйер включает несколько афоризмов и портретов, с помощью которых он рисует нравы литераторов и публики. Зависть, недоброжелательство, трусость характеризуют деятелей литературы и их литературных судей. Среди аристократических читателей мало людей, имеющих свой взгляд на литературу, ибо нужно обладать здравым смыслом и знаниями, чтобы суметь подвергнуть анализу художественное произведение. В острых и метких зарисовках литераторов и «ценителей» литературы проглядывает сатирический дар Лабрюйера. Великолепное искусство сатирика мы находим, однако,' не в первой, вступительной главе, а в центральной части книги, посвященной описанию высших слоев французского общества XVII века.
Сатира Лабрюйера связана с литературными традициями XVII века и более ранних эпох. Поиски истоков сатирического искусства Лабрюйера привели его современников к греческому философу-цинику Мениппу (начало III в. до н. э.), философско-сатирические диалоги которого стали объектом подражания писателей последующих эпох. Во Франции имя греческого философа и писателя связано с наиболее значительным произведением конца XVI века – «Менипповой сатирой». Изображая Лабрюйера под именем Мениппа, один из современников автора, Симон де Труа, пишет в своем критическом этюде: «Менипп покидает дом, чтобы изучить людей со всеми их особенностями и нарисовать их с натуры… он извлекает из смешного, как из недр земли, каждый день новые сокровища». В сатирическом произведении Лабрюйера наиболее дальнозоркие из современников почувствовали «мощную н редкую в наши дни свободу и благородную отвагу» (Банаж де Боваль), которые позволили ему нарисовать сатирические портреты вельмож, прелатов церкви, финансистов, откупщиков и высших государственных чиновников. Искусством сатирика Лабрюйер обязан, однако, не столько древнегреческим, сколько французским писателям XVII века, в первую очередь своему великому предшественнику Мольеру. Лабрюйера нельзя безоговорочно причислить к последователям Мольера, так как его философские, религиозные и даже литературные воззрения далеко не полностью соответствовали взглядам великого комедиографа.