Франсуа Рабле и его роман
Шрифт:
Расправа над протестантами, дикая и безумная в своей свирепости и фанатизме, произвела неизгладимое впечатление на светлые и благородные умы Франции первой половины XVI столетия - Клемана Маро, Бонавентуру Деперье", Рабле и других - и поколебала их веру в идею просвещенного абсолютизма, которую они развивали прежде с восторженным энтузиазмом.
В последний раз встретились в Париже в 1537 году Гийом Бюде, Рабле, Клеман Маро, Этьен Доле и другие за дружеским столом, за дружеской беседой. А там судьба разметала, разбросала их по разным сторонам. Робер Этьен и Клеман Маро покинули Францию. Доле был казнен. Рабле укрылся от грозы, уехав в Мец на должность врача.
Ряды
Гуманисты избегают теперь политических и религиозных вопросов, некоторые из них перестают даже говорить на родном языке, предпочитая умершие языки Древней Греции и Древнего Рима, иные проникаются презрением к "невежественному" народу, идущему на поводу у обманщиков и плутов в черных сутанах. Философия Пиррона (TV в. до н. э.) с его принципом невмешательства в дела мира, с его отказом от суждений, от оценки явлений мира становится в кругах гуманистов одним из популярнейших философских учений древности.
Это тоже было протестом, но протестом пассивным.
Свою Третью книгу Рабле посвящает "духу королевы Наваррской". Она написала, вторя Боккаччо, озорную, проникнутую идеями гуманизма книгу "Гептамерон" (книга не была закончена и вышла в свет уже после смерти автора), но, поддавшись настроению уныния и страха, впала в мистицизм и выступила с сочинением "Зерцало грешной души". Рабле иносказательно порицает ее.
В прологе он презрительно бранит церковников. Они скрывают от человечества солнце, свет правды, мудрости жизни: "Вон отсюда, собаки! Пошли прочь, не мозольте мне глаза, капюшонники чертовы!.. А ну проваливайте, святоши! Убирайтесь, ханжи!"
В Третьей книге на авансцену выходит Панург. Он шут и насмешник. Он озорник и, прямо надо сказать, большой негодник. И вместе с тем по-своему он великий мудрец.
Панург, брат Жан, Эпистемон, Понократ и другие лица, окружающие юного принца Пантагрюэля, составляют веселую группу беззаботных гуляк, часто философов, бросающих ненароком, походя остроумные замечания, причудливые фразы, рассчитанные будто на смех, за которыми открываются неоглядные дали мысли. Что-то есть во всей этой компании от "фальстафовского фона", шекспировской комедии. Шекспир вряд ли читал роман Рабле. О каком-либо заимствовании, конечно, не может быть и речи. Но английский принц Генри и французский принц Пантагрюэль с их окружением очень напоминают друг друга. Шекспира от Рабле отделял не только пролив Ла-Манш, но и время - полвека. Однако вскормлены они были одними и теми же идеями.
Рабле нисколько не хочет реабилитировать в глазах читателя своего Панурга. Панург, конечно, умен, образован. Его память - целый арсенал самых разнообразных знаний. Но он и труслив. Он с веселым бахвальством признается, что "не боится ничего, кроме опасности".
В затейливых арабесках анекдотических исканий Панурга, его встречах и беседах с философами, богословами, тутами и колдуньями перед читателем предстают любопытные лики средневековой Франции. В легких, шутливых, остроумных диалогах, анекдотах, иногда заимствованных из фабльо, в бытовых зарисовках раскрывается материальная и духовная жизнь французского общества той поры.
Четвертая книга "Гаргантюа и Пантагрюэля" - последняя книга, вышедшая при жизни автора. Она была опубликована через шесть лет после напечатания третьей.
Рабле умер, не успев закончить и издать Пятую книгу "Гаргантюа п Пантагрюэля". В 1562 году была издана часть ее под названием "Остров Звонкий", содержащая шестнадцать глав, и лишь позднее (в 1564 году) книга была издана полностью. В Парижской национальной библиотеке хранится рукописный текст Пятой книги, относящийся к XVI столетию. Во всех трех названных источниках имеются значительные расхождения. В науке существуют сомнения в том, что Пятая книга полностью принадлежит перу Рабле. Полагают, что по тексту прошлась чья-то посторонняя рука, и, по всей видимости, рука гугенота. Трудно судить, насколько изменена рукопись Рабле, но справедливо писал Анатоль Франс: "Я узнаю местами на ее страницах когти льва".
* * *
Итак, мы имеем четыре книги, бесспорно принадлежащие Рабле, и пятую, которую включаем в роман с некоторым сомнением.
Странное, удивительное произведение этот роман!.. Интерес к нему не ослабевает. Что же в нем особенного?
– Сказка. Вымысел. Шутки, прибаутки. И автор - ученейший человек.
Французский историк Мишле восхищался им: "Рабле более велик, чем Аристофан и Вольтер. Так же велик, как Шекспир... Ни один из наших писателей не дал такой полной картины своего временя... Это энциклопедия. Вот почему Рабле превосходит даже Сервантеса".
О Рабле с не меньшим восторгом отзываются писатели, мастера слова, тончайшие художники.
Рабле будто и не предполагал таких похвал. Он даже ждал противоположных мнений и уже заготовил ядовитый ответ своим хулителям: "Если вы мне скажете: "Почтеннейший автор! Должно полагать, вы не весьма умный человек, коль скоро предлагаете нашему вниманию потешные эти враки и нелепицы", то я вам отвечу, что вы умны как раз настолько, чтобы получать от них удовольствие".
Рабле смеется, потешается над нами. Вот он, кажется, говорит нам: "Вы хотите видеть в моих шутках какие-то серьезные мысли? Полноте! Это же простое балагурство, не более".
Мы смущены. Может быть, и вправду писатель хочет только посмеяться?
Тогда он, приняв потешно таинственную позу, шепчет нам: "... в книге моей вы обнаружите совсем особый дух и некое, доступное лишь избранным учение, которое откроет вам величайшие таинства и страшные тайны, касающиеся нашей религии, равно как политики и домоводства".
Нет, мы не так наивны. Это не смех ради смеха.
Вопросы философии и политики, религии и нравственности - вот что следует здесь искать. Это главное. Рабле был гуманистом, деятелем Возрождения, следовательно, общественным деятелем прежде всего. Его волновала судьба человечества, беды человеческие на протяжении веков и особенно его современности.
Он задумывался о пороках социальных и о том, как исправить мир, как сделать человека счастливым. Все это очень грандиозно. Потому и стала его книга общечеловеческим достоянием.
Мишле назвал ее энциклопедией. Она действительно энциклопедия социальной, политической и культурной жизни Франции XVI столетия. Это, следовательно, исторический документ, по которому мы судим о том, что происходило в стране четыре века назад. Но вместе с тем она и политический, философский, эстетический, нравственный "трактат", который может формировать наш ум, делать нас людьми в высоком значении этого слова. Автор справедливо заверяет нас на первой же странице: "...вы можете быть совершенно уверены, что станете от этого ятения и отважнее и умнее".