Франсуа Рабле и его роман
Шрифт:
И тем не менее книга Рабле не историческая хроника и не философский трактат. Это - произведение искусства, творение художника. Флобер ставит его в один ряд с произведениями Гомера, Шекспира, Гете.
* * *
На острове Жалком живет и царствует странное и страшное существо некий Постник, "великий кротоед", "плешивый полувеликан с двойной тонзурой", "три четверти дня он плачет и никогда не бывает на свадьбах", питается шлемами, кольчугами, касками и шишаками, одевается во все серое и холодное, "спереди ничего нет, и сзади ничего нет, и рукавов нет". Безобразное его лицо, что вьючное седло, под левой бровью у него отметина,
Постник - явление природы небывалое. Умственные способности его, что улитки, воображение, что перезвон колоколов, разум, что барабанчик.
У него все наоборот: купается он - на высоких колокольнях, а сушится в прудах и реках, в воздухе сетью вылавливает морских раков, а в морской пучине - горных козлов. Старых воробьев он проводит на мякине, прыгает выше собственного носа и воюет против столь же загадочных существ - Колбас.
Аллегория Рабле достаточно прозрачна. Перед нами вселенская католическая церковь в своем женоненавистническом, аскетическом, пакостном облике. Все ее установления противоречат здравому смыслу и естеству, все в ней противно человеку и жизни, и тем не менее по какой-то необъяснимой нелепице она существует, владеет душами людей и, кроме того, имеет немалую материальную силу.
"Разнесем этого мерзавца!" - кричит в великом возмущении брат Жан, когда спутник его Ксеноман описал нрав и обычай Постника.
Нет сомнения, что это голос самого автора и негодование его относится к той самой христианской церкви, которая тогда господствовала во Франции, как и во всей Европе. Через двести лет после Рабле вождь просветителей Вольтер снова выбросит тот же лозунг: "Раздавите гадину!"
Сила церкви в XVI столетии была огромна. В феодальной системе Франции она представляла собой особое хозяйственно-политическое учреждение. Она была крупнейшим владельцем земель и других материальных Ценностей. Она имела ряд привилегий, в отличие от светских феодалов, привилегий, которые обеспечили ей постепенное накопление бесчисленных богатств и политического могущества.
Третья часть французских земель принадлежала церкви. Пятнадцать архиепископств, восемьсот аббатств, тысячи приоратов собирали доходы церкви. Ее имущество оценивалось к концу XVI века в семь миллиардов франков. Собрав в своих руках огромные богатства, все время пополняя их, церковь превратилась в гигантский нарост на теле государства, в огромную раковую опухоль, которая, разрастаясь все более и более, проникала во все поры хозяйственной и политической жизни страны. Она конкурировала с королем и сеньорами в эксплуатации народа, и те должны были отдать ей пальму первенства в умении обогащаться!
Обман, стяжательство, разврат духовенства вошли в пословицу. Епископ Жан де Монлюк был вынужден осудить своих собратьев, сказав о них так: "Сановники церкви из-за своей жадности, невежества, распутной жизни сделались предметом ненависти и презрения со стороны народа".
Рабле ополчался на монахов прежде всего за то, что они вели паразитический образ жизни. "Монах не пашет землю, в отличие от крестьянина, не охраняет отечество, в отличие от воина, не лечит больных, в отличие от врача", "монахи только терзают слух окрестных жителей дилимбомканьем своих колоколов".
Говоря об отношении Рабле к церкви, нельзя не сказать о грандиозном народном движении его века, известном в истории под именем реформации, движении за реформу церкви. Оно всколыхнуло громадные людские массы, породило гражданские войны, раскололо целые государства на враждующие лагеря.
Народ в массе своей был тогда глубоко религиозен. Он верил искренне и горячо. Но до его сознания доходила мысль, что жизнь церковников, несущих ему слово божье, разительно отличается от проповедуемого ими идеала. И вот появились люди, знающие латынь, ученые и благочестивые, которые стали говорить, что католическая церковь отклонилась от истинного пути и действует по наущению дьявола. Сначала опасливый шепот разносил слухи о новых проповедниках, потом все громче и громче стали раздаваться протестантские речи, и уже теперь никакие пытки и казни не могли их заглушить.
Протестантское движение вскоре обрело своих вождей: Лютера в Германии, Кальвина в Швейцарии. Оно приобрело даже свои территории и стало огромной политической силой.
Как же отнесся Рабле к реформации, к протестантству? Вот что писал о нем в 1550 году сам женевский владыка новой церкви Жан Кальвин: "Каждому известно, что Агриппа, Вильнев, Доле и им подобные всегда в своей гордыне третировали Евангелие. Другие, как Рабле, Деперье и многие прочие, которых я здесь не называю, первоначально склонявшиеся к признанию Евангелия, впали в подобное же ослепление".
Действительно, первоначально Рабле с некоторой симпатией относился к ранним реформаторам, видя в их протесте против господствующей церкви протест слабых против сильных, угнетенных против угнетателей. Однако потом, когда вышла в свет книга Кальвина "Наставления в христианской вере" (1536), когда протестантская церковь восторжествовала в Женеве и стала столь же яростно преследовать свободную мысль, как и церковь католическая, Рабле с негодованием отвернулся от реформаторов.
Для него католики и протестанты, в сущности, одинаковы. Потому у Постника, "ревностного католика и весьма благочестивого", - "моча что панефига" (папефиги - протестанты).
Словом, Рабле одинаково презирал как тех, так и других, "кучку святош и лжепророков, наводнивших мир своими правилами".
Рабле стоял за терпимость в религиозных вопросах. Пантагрюэль перед битвой с великаном Вурдалаком говорит о том, что человек не должен воевать за бога и принуждать кого-либо к вере. "Ты воспретил нам, - говорит Пантагрюэль, обращаясь с молитвой к богу, - применять в сем случае какое бы то ни было оружие и какие бы то ни было средства обороны, понеже ты всемогущ... ты сам себя защищаешь".
* * *
Лет двадцать тому назад во Франции вышла книга Люсьена Февра, довольно основательно изучившего проблему религиозности французских гуманистов, "Проблема неверия в XVI столетии. Религия Рабле". Февр пришел к выводу, что великие противники церкви были, в сущности, людьми религиозными, что для атеизма в те времена не существовало почвы - не было еще науки.
Если бы такая книга вышла в XVI столетии и ее прочитал сам Рабле, то он был бы немало благодарен автору. Признание себя атеистом было бы равносильно самоубийству. За атеизм казнили. Правда, в высших кругах уже тогда наметился этакий легкий оттенок нигилизма в религиозных вопросах - результат влияния античной мысли - Демокрита, Лукиана, да и Платона, который вслед за Сократом значительно подорвал у греков веру в олимпийских богов.