Франсуаза, или Путь к леднику
Шрифт:
– Так и на голове тоже все стоят.
– Но не так много, как я.
– И гипнозу так много, как я, никто в детстве сил не отдавал и энергии.
– Но в отличие от меня, для тебя, для твоего здоровья твои детские эксперименты прошли бесследно.
– Надеюсь.
– А как же иначе? Не приобрел же ты психическое заболевание...
– А при чем здесь психическое заболевание?
– Ну я не знаю, может быть, чрезмерное увлечение такими материями как гипноз может повлиять на психику практикующего подростка... Мало ли как там, тебе это лучше знать, может, это сказывается со временем...
– Нет, нет, с психикой все нормально.
– Вот видишь, а у меня ненормально, у меня протрузия межпозвонкового диска!
–
– А я вот йогом не стал. Зато у меня протрузия, между четвертым и пятым...
– ...ни на чью не похожая!
– Именно так! Ни на чью не похожая!
– Тем не менее, что-то есть у нас общее... Как считаешь?.. Детские увлечения... Нет?
– Не знаю. Как посмотреть. Что-то определенно есть общее. Но и большая разница. Очень большая.
20
Застрять в Кейлонге. Ждать, когда откроют заваленный снегом Ротанг Ла. В лавке, покупая бутылку воды, крутануть миниатюрный молитвенный цилиндр, поставленный на полку с печеньем в пакетиках. Спускаться к реке, грохочущей как самолетный двигатель. Разглядывать коровьи лепешки на глинобитных стенах жилищ. На мосту поздороваться с монахом, поправляющим разноцветные флажки. На вопрос Любы «видел ли ты раньше желтый шиповник?» ответить неуверенно «нет». Долго подниматься к монастырю медленным и размерным шагом, загодя прикидывая, пройдена ли половина пути. Смотреть, куда смотрит каменный Будда. На нижней улочке городка наблюдать за работой ремесленников. Восхищаться узорами на шерстяных носках, связанных пожилой хозяйкой гостиницы. Спросить у ее сына, буддиста, чей это портрет, снизу подсвеченный матовой лампой, повешен в углу за стойкой. Друзьям по путешествию продемонстрировать умение метать нож - старый охотничий нож, заточенный незадолго до Индии. Ночью не упасть с лестницы без перил. Просыпаться от порывов ветра, звенящего ритуальными железяками, висящими за дверью.
Решительно отвергнуть предложение Константина Юрьевича Крачуна поселиться в одной комнате с ним, - дескать, так будет дешевле. Деликатно намекнуть Крачуну, что он достал. Думать о вечном. Не обижать Франсуазу. Приветствовать предложение Командора рвануть всем вместе в долину Спити, пока закрыт перевал Ротанг.
21
Бархатов живет на Заозерной улице. Ей бы Заобводной называться - нет никаких озер поблизости, а вот Обводный канал, самый грязный из городских каналов, служит улице - топографически - перпендикулярным упором. Бархатов обитает на последнем этаже сколько-то этажного дома, когда-то построенного для фабричных рабочих и служащих. Большинство здешних зданий промышленные постройки, - тут, за этим каналом, вообще говоря, промышленная территория. Но есть и дома, где живут. Бархатов за свою долгую жизнь в этом городе сменил много адресов: по мере развода со своими непостоянными женами, - из просторной квартиры престижного дома (по прежним-то временам), с окнами на Андреевский собор, перебирался он шаг за шагом в направлении промышленной зоны - в персональную коморку с окнами на глухую кирпичную стену.
Окна выходят во двор. Перед кухонным окном свисает с крыши огромная сосулька, возможно, последняя в этом сезоне. День по-весеннему солнечный, вот она и выросла к обеду из абсолютного ничего, но это не актуально. Месяц назад, когда были морозы, кололи ломами на крыше снег, - пробили, естественно, железо кровли: теперь протечка, вот это уже ай-яй-яй. Впрочем, Бархатов к протечкам тоже привык, дело обычное, сезонное. Алюминиевый таз, производства еще советских времен, установлен на самом ответственном месте, - капает с потолка целенаправленно, четко и вместе с тем предсказуемо. Мало приятного, но не смертельно. Главное, чтобы не залило рисунки.
– Мне надо покурить. Не могу не курить. Я буду в форточку, хорошо? Вы бросили, я знаю, - говорит Бархатов, глядя в окно на сосульку.
– Курите, где хотите, я не бросил еще, я только бросаю.
Петр Никифорович Бархатов полуприсел на подоконник.
– Тем более. Нет, исключительно в форточку. Я, знаете ли, беломорщик. Принципиальный. Вся жизнь моя с «Беломором» проходит. Было время, я ему изменял, но это скорее по идейным, политическим мотивам. Это когда я в перестройку горбачевскую, если помните такую, сверх меры либеральными увлекся идеями, и такое было со мной. Тогда на «Мальборо» перешел, на митинги ходил. Дело прошлое. Стыдно вспомнить. Нет, с «Беломором» жил, с «Беломором» и умру. И в гроб мне «Беломор» положите. Мачо, - скомандовал он собаке, - бам!
Мачо подпрыгнула и сделала сальто назад.
– Браво, Мачо. Дайте ей печенинку... от моего имени.
– Ай да, Мачо, ай да сукина дочь, - сказал Адмиралов, угощая собаку.
– Мачо, посмотри, это кто? Это Андрей Андреевич, который принес тебе вечную косточку. Чтобы зубки твои не чесались. Ты сказала спасибо?
– Гав!
– сказала Мачо.
Адмиралов, преисполненный радости, еще печенинку дал.
Бархатов пускал дым в форточку.
– С двенадцати лет курю. Никогда не бросал. Весь прокуренный. Брошу и трех дней не проживу. Мне уже тридцать лет назад Кондратия предрекали. А ничего. Рыпаемся. Вот вы помните точную дату, когда закурили?
– Точную - нет.
– А я помню. Пятого марта одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Мы тогда, пацанье, во дворе собрались. Леша Прыщ говорит: «Товарищ Сталин, говорит, очень любил курить, мы сегодня обязательно должны покурить, у меня есть папиросы. Помянем товарища Сталина». Еще спор у нас был, что Сталин курил. Кто-то думал, что «Казбек», а кто-то знал уже, что «Герцеговину Флор». У Прыща тогда пачка «Звездочки» была. Леша Киселев, он потом уже в начале семидесятых замерз, шабашил на Севере, Прыщом звали. Вы, наверное, и не знаете «Звездочку»? Официально «Красная звезда» назывались. Там был мотоцикл с коляской и два красноармейца на нем. Хуже «Беломора» на порядок. Ну еще, «Огонек» был, это еще хуже... «Север» - что-то среднее между «Беломором» и «Огоньком»... У нас потом правило было: ниже «Беломора» не шмаляем. А «Казбек», это начальники курили. Но не Сталин, конечно.
Он отошел от окна.
– Начнем?
Открыл папку, разложил рисунки на столе.
– Я кое-что переделал. Боря, на мой теперешний взгляд, мог бы носить берет. А что касается Андрюши, я думаю, он должен быть на вас похож, как вы считаете?
– Зачем на меня?
– Вы Андрей и он Андрей... «Как-то раз Андрюша Боре коробок пустой проспорил...» Вы разве не себя маленького представляли?
– Да нет, конечно.
– А мне кажется, он на вас очень похож, на маленького...
– Подождите. Здесь три персонажа: Боря, Андрюша и их общий друг, от лица которого ведется повествование, он обозначен местоимением «я». «Ну а я клевал пшено. Курам не было смешно». Следуя вашей логике, этот «я» должен быть похож на меня, а не Андрюша.
– Хочу возразить, - не согласился Бархатов.
– Что мы имеем? «Мы вчера смешили кур. Был петух куриный хмур. Нес Андрюша петуху откровенно чепуху. Боря, сидя на дровах, все кудахтал: куд-кудах. Ну а я клевал пшено. Курам не было смешно». Во-первых, этот субъект, этот лирический герой, этот повествователь... назовите его как угодно... обозначает себя местоимением «я» отнюдь не везде. Здесь да, не спорю. А вот в стихотворении про козликов его вообще нет... и про спичечный коробок тоже. Совершенно очевидно, он личность условная. Мы с вами договорились его не изображать. Пусть читатель отождествляет с ним себя. А читателя на наших картинках быть не может. Значит свое условное «я» вы делегируете непосредственно читателю. Но это же не вы, «я» - это «он», читатель. А вы - другой.