Франсуаза, или Путь к леднику

Носов Сергей Анатольевич

А по-моему, уже давно потерял. Иначе невозможно уместить, сколь бы ни был долог каждый из них, в три пусть даже не по-нашински емких дня все те новые горы и новые пропасти, бесконечную дорогу в оба конца, бурлящую Чандру, сменившую Спити, что разлилась по плоской равнине миллионами проток, сверкая на солнце? Может ли за три дня не земля даже, а сказать точнее, сухая поверхность земли, абсолютно, казалась бы, мертвая начать оживать на глазах красками, каких не знает язык, а иссохшие прутики, торчащие из-под камней, распускаться цветами? И может ли за три дня так измениться дорога?

О том, что Ротанг Ла частично открыт (для фур и для джипов), мы узнали утром еще - от водителя встречного джипа. Мы возликовали, но водитель, похоже, не разделял нашей радости. Два джипа стояли рядом, наш на краю пропасти,

водители разговаривали через открытые окна, тот возбужденно рассказывал о пережитом, а наш озабочено качал головой. Частью моего сознания я был далеко, где-то среди скалистых возвышений, фигур выветривания, спускающихся строем к реке, - оттуда я видел две крохотные белые крапинки, наши машины, почти слипшиеся боками на царапине нечеткой дороги, а другой частью своего я я был здесь. Эва как, подумал еще, а ведь я и не медитировал вовсе. В том джипе сидели немолодые авантюристы, похоже японцы, с каменными, мертвецки неподвижными лицами. Трогаясь, наш сказал: «Трудная дорога». Это одно из немного, что он способен произнести по-английски. Но он понимает английский язык или делает вид, что понимает. Нам с ним повезло. Нам жутко повезло с этим водителем. Он знает эту трудную, плохую дорогу, ее особенности, ее характер, он чувствует ее, он молится за рулем, когда проезжает опасные места, осыпи и размытости, равно как и святые места, равно как и мосты. На середине моста он обязательно дает короткий, точечный гудок, приветствуя, должно быть, каких-то духов, божеств. Что «дорога плохая», нам сказали в Кейлонге еще, и будет лишь размываться, пока не растают снега (все ссылаются на аномальный снег в конце мая - начале июня). Другой бы не поехал, а он согласился, потому что в Казе у него взрослый сын - есть случай повстречаться. Он не был в Казе с прошлой осени, когда завалило дороги. А нас только вези. В долину Спити очень хотел Командор, а мы хотим туда, куда он хочет.

Просто еще не сезон, Франсуаза. А в другие времена года здесь вообще не проехать.

Впрочем, до первого перевала было терпимо, ручьев через дорогу бежало не много. Здесь по этой грунтовке от селенья к селенью даже ходит автобус.

Кстати, автобус. Представь: красный, нарядный автобус. Он выезжает из-за поворота, из-за уступа - лоб в лоб. Слева стена, справа пропасть метров так сто пятьдесят. Я прикидывал ширину этой грунтовки, одна полоса. Крачун говорит, полторы - по крайней мере, на повороте. Хорошо, полторы - когда поворот. А иначе - чудо, и только. Одна и четверть... Я не представляю, как можно разъехаться. Движение левостороннее, как бы то ни было нам прижиматься к стене, - ан нет, мы уступаем автобусу. Когда наш резко подает назад, мы все кричим «аааа!» Он останавливается, я даже боюсь сказать: у самого края. Я смотрю вниз и не вижу под собой ни дороги, ни края дороги. Я вижу реку далеко внизу, реку и камни. Главное, я не понимаю, что он придумал. Может, мы ошиблись в нем, может, он самоубийца. Лучше не придумать места для сведения счетов с жизнью. Горы, огромное небо, красота неземная... И я снова гляжу на нас откуда-то из непонятного не отсюда. И мною овладевает странное безразличие. Если думаешь, что я думаю о тебе, это далеко, дорогая, не так. Просто думаю: куда несет нас?.. зачем? (значит, если опосредованно, то о тебе тоже. Ну да.)

Он говорит: ноу пробем (это он говорит).

Автобус движется на нас, я вижу, именно вижу: он нас чуть-чуть подтолкнет, и нас на дороге нет. А еще вижу, что вижу: бок автобуса. Но наш водитель тоже берет на него, метя, кажется, автобусу в бок - и не успевает попасть, не успевает задеть, иными словами, они успевают разъехаться. Это какой-то фокус - как будто перед тобой на секунду растянули, как резинку, пространство.

Люба закричала: браво! Командор захлопал в ладоши. Крачун - наш с тобою биограф, великий психолог - икнул. А я только почувствовал пустоту внутри себя, словно где-то остался не здесь. Ничего не шевельнулось во мне, будто нечет было во мне шевельнуться.

В селении перед первым (с этой стороны) перевалом водитель остановился проверить колеса. Некий человек настойчиво предлагал мне починить ботинки. Он прозревал в них скрытый дефект. Я не поддался. Потом мы долго серпантинили на перевал, потом, побыв наверху около нарядных ступ (снег за три дня здесь растаял почти наполовину), долго и мучительно спускались вниз, отматывая петли серпантина одну за другой. Дорога была вся в ручьях, на нее сползала скользкая грязь, она уже не походила (дорога) на грунтовую даже, а не поймешь, какою была. Но мы были не одни. С высоты было видно, что подтягиваются джипы - там один, там другой, там далеко третий - верный признак, что Ротанг Ла пропускает.

Не надо было останавливаться внизу. В крохотном сезонном селении на три-четыре, условно говоря, строения (прямоугольник невысоких каменных стен с палаточным шатром сверху) мы, поверив дорожной рекламе, решили поесть. Дал нам готовили около часа. Мы потеряли время, солнце высоко взошло, потеплело и с гор потекло уже не ручьями, а реками.

Хорошо ехать по воде, когда понизу. Хорошо, когда горная дорога ведет сквозь сошедшую лавину по проделанному в ней коридору, - колеса в воде, с обеих сторон высокие стены, над машиной свисают громадные сосульки, но есть уверенность, что не упадешь в пропасть. Уверенность пропадает, когда лавина заканчивается. Те же камни под колесами и та же вода, но высота, высота...

Хорошо смотреть на противоположную сторону ущелья. Живописнейшие водопады низвергаются один за другим. Иначе - когда они падают на дорогу с твоей стороны. Вот тогда я и подумал, что Лех-Манали это так, это терпимо. Неужели так и будет - по нарастающей?

Молился водитель почти незаметно - он тихо проборматывал что-то, типа нашего «была не была» и делал стремительный жест рукой, настолько стремительный, что я, рядом сидящий, едва замечал это. Он стал жаловаться на что-то, мы разобрали на что - на тормозные колодки: намокли.

Проблема с тормозами на горной дороге - милое дело, Люба сказала. Ничего, сказал Командор, никуда не денемся.

А что думает Франсуаза?
– спросил меня наш с тобою биограф. Я промолчал.

А в самом деле, что ты думаешь? Ты ничего не думаешь.

Странно, я перестал бояться. Адреналин, что ли, перестал вырабатываться. Ты в этом понимаешь что-нибудь, нет?

А ведь по крайней мере два раза было очень опасно. Объективно опасно. Первый раз, когда поток воды обрушивался на дорогу, уже не похожую на дорогу из-за вывороченных камней, лежащих грудою на пути. Далее - в пропасть низвергалась вода. Люба сказала: не надо. А внутри меня кто-то спросил: поедет? Нет, не спросил - сказал: поедет. И он, буркнув свое молитвенное вроде как «была не была» и вдавив педаль газа, повел, вцепившись в руль, под этот поток, да одним колесом по склону груды камней - накреняясь и почему-то не опрокидываясь. Если бы мы застряли там, нас просто снесло бы вниз. Нас и сносило, но он как-то вывернул, вывернув руль. Это загадка, почему не снесло и не перевернуло.

Другой раз вода, чтобы низвергнуться в пропасть, не падала сверху, а неслась на дорогу потоком из расщелины сбоку. Размыв был довольно велик: в ширину - безусловно, а в глубину - трудно прикинуть на глаз. Ничего. Тем же манером проехал.

Крачун сказал, что он поседел (забыв о том, что он без волос). Люба сказала, что больше ей нечего в жизни бояться.

Я подумал: а ревности мужа?

Перед подъемом на Ротанг Ла водитель просил нас - мы не сразу поняли что - сделать крюк, чтобы помолиться у придорожного храма. Йес, йес, - догадались мы, чего он хотел. Мы доехали до этого храма. Он вышел, постоял у ворот секунд пятнадцать, не больше, опустил монетку в щель - там была, мы увидели, щель в стене - и вернулся за руль. Он не был буддистом. Здесь уже появлялись индуистские храмы. Что за храм и кому, я не успел рассмотреть из машины, да и что бы я рассмотрел? Тронулись. И хорошо. Хорошо, что он помолился.

Мы поднимаемся на Ротанг.

25

Стол для стрижки собак, инструменты для тримминг-ухода.

– Это в основном для жесткошерстных...

Люба показывала Дине свой арсенал - колтунорезки и пуходёрки, всевозможные ножницы и щетки.

А это?

– Когтерезочки, бокорезочки... Ну а как же? Коготки им тоже стричь надо иногда. А вот косметика. Я только тату не занимаюсь, а так - всем. Но если кто хочет татуировку собаке... нет, это не ко мне.