Франсуаза Саган
Шрифт:
«Они часто оставляли нас у моей бабушки, в Кажарке, или у бабушки по отцу, в Сен-Жермен-ан-Лайе, и исчезали, — делится романистка детскими воспоминаниями с Пьером Демероном [146] , известным журналистом. — В двенадцать-тринадцать лет, — добавляет она о своем детстве и своей жизни подростка, — я задумала роман, который начинался с автокатастрофы. Замысел родился в Кажарке, три года назад, когда я только начинала писать. Героиню звали Люсиль Сен-Леже. То же имя носит героиня романа “Сигнал капитуляции”. И я о ней совершенно забыла. Это странно, правда? От одного рассказа до другого лет двадцать, а я взяла то же имя и ту же фамилию. Я была очень удивлена, когда это обнаружила. Роман начинался с момента, когда заносит машину. Там находится Люсиль Сен-Леже. Машина переворачивается, а радио продолжает говорить. Текст здесь обрывался…»
146
«Marie-Claire»,
Эту выдуманную драматическую историю Франсуаза Саган переживет в реальности вместе со своими друзьями: Вероникой Кампьон, Вольдемаром Лестьеном и Бернаром Франком [147] , которые окажутся вместе в ней в ее «астон мартине», потерпевшем аварию.
«В девятнадцать лет у меня было меньше иллюзий, я была гораздо скептичнее настроена, чем теперь», — высказывается Франсуаза Саган в американском журнале [148] . «Здравствуй, грусть!» принесла ей известность, богатство и тоску.
147
Франк Бернар (р. 1929) — фр. эссеист, журналист. Его книги — это обращения к друзьям, окрашенные тонким юмором. Автор романов «Плата», «Крысы», «Комическая иллюзия», «Литературная коллекция», «Безумный век». Это он впервые назвал «гусарами» четверку Блондэн — Деон — Лоран — Нимье. Заметил однажды, что правые писатели во второй половине XX века используют по преимуществу выразительность слова, а левые — идеи. Сам он предпочитал искать золотую середину.
148
«Holiday». Апрель 1969.
«Я вдруг стала писательницей, — говорит она. — И у меня не было выбора — надо было продолжать. Я была несчастна. Я хотела быть Прустом или Стендалем, но я не была на это способна».
Однажды в автобусе она села напротив женщины, которая читала ее роман. Как жестоко было разочарование, когда дама начала зевать! Не в состоянии вынести это удручающее зрелище, Франсуаза вышла на две остановки раньше. Эта неизвестная читательница показала ей с неопровержимой очевидностью, насколько шатка слава, которую она влачит «как тяжелую ношу». Десятки тысяч экземпляров, проданные только во Франции [149] , а теперь более двух миллионов, скандальная героиня, которая занимается любовью и не собирается выходить замуж. Это шумное вступление в литературу повлекло за собой отъединенность от окружающего мира, за исключением близких.
149
В сентябре 1955 года Жюйар мог записать: 350 тысяч.
«Это было ужасно, — объясняет она. — О вас говорят, как о чем-то чужеродном. Говорят что-то лживое. Вас заставляют выносить нелепые разговоры. Сначала с этим было нелегко смириться. Я считала, что вся эта возня вокруг меня совершенно лишена смысла. Я все время испытывала отвращение. Я перестрадала, глубоко перестрадала это состояние, когда кажется, что ты совершенно незащищенная идешь по площади».
Франсуазе ничего не оставалось, как принимать мрачный вид на разнообразных приемах, где на нее смотрели как на феномен. Но в обществе своих друзей она вновь становилась веселой, смеялась и озорничала, словно маленькая шалунишка, а не жертва известности: «Мы должны понять, что у нас есть только наша кожа, кости, манера ходить и право ничего не иметь».
Единственный момент, когда она почувствовала свою значимость — вручение Премии критиков. Иветта Бессис, пресс-атташе Жюйара, обрекла ее после этой процедуры на общение с целой толпой журналистов и фотографов. В сером платье, украшенном жемчужным колье, в перчатках матери, которые ей не совсем впору, Франсуаза Саган, спокойная и покорная, под взглядами всех этих людей произносит мысленно фразу: «Послушай, это то, что зовется славой». Это длилось только мгновение, и, как ни странно, она испытала лишь мимолетный всплеск удовольствия. Так вот она, слава: вопросы, ответы и лукавое кокетство с правдой.
Рене Жюйар приехал поздно и скромно присутствовал при первом столкновении своего чудо-автора с прессой. Увидев Роберта Кантерса, одного из членов жюри, он спросил: «Скажите, только без всяких окололитературных соображений, кто голосовал за нее? Молодые или пожилые?»
Зарождавшаяся битва поколений утихла после искусного вмешательства Симоны Дефе и Габриэль Марсель, за которым последовало неожиданное выступление философа в защиту юной романистки, сильно ее удивившее. На следующий день другой член жюри, Эмиль Генрио из Французской академии, посвятил большую часть своего фельетона «Литературная жизнь» роману, получившему премию [150] .
150
«Monde». 25 мая. 1954
«Присуждая премию с двумя голосами преимущества мадемуазель Франсуазе Саган за “Здравствуй, грусть!”, — считает он, — литературные критики, составлявшие вчера жюри, сошлись во мнении относительно таланта автора, но, однако, не в том, чтобы рекомендовать публике аморальную книгу, где блистательно воссоздан образ истинного чудовища. “Здравствуй, грусть!” — маленький шедевр цинизма и жестокости, который даже до Премии стал литературным событием сезона. Жюри Премии критики лишь явилось на помощь успеху, чтобы его констатировать». Ниже Эмиль Генрио вновь подчеркивает важность книги, но опять возвращается к ее шокирующей неординарности: «Неоспоримый талант виден в достоверном воспроизведении внутренней механики персонажей, но от такого безразличия к добру и злу в столь нежном возрасте по спине пробегает холодок даже у того, кто немало повидал и прочел».
Теперь чопорное достоинство академика кажется тем более нелепым, что рядом с ним в жюри Премии критики сидел Жорж Батай, искавший «крайность желания… и мучительную радость», Жан Польхан, написавший предисловие к «Истории О» [151] и Доминика Ори, которой приписывалось ее авторство. С одной стороны, горячий скандал вокруг «Здравствуй, грусть!», с другой — приглушенные разговоры вокруг таинственного произведения, подписанного псевдонимом Полина Реаж.
151
«История О» — эротический роман, вышедший в 1954 году под псевдонимом Полины Реаж. В 1994 году в его авторстве призналась Доминика Ори. Роман имел продолжение, опубликованное под тем же псевдонимом в 1969 году, — «Возвращение в Руасси».
Франсуаза и Сен-Тропе
Став символом свободной молодежи пятидесятых годов, Франсуаза осталась все той же Кики для своих родителей. В квартире на бульваре Малешерб жизнь не изменилась. Однако теперь много встреч с журналистами, и непрерывно раздаются телефонные звонки Франсуазе. Сначала мадам Куарэ не слишком хорошо восприняла превращение своей дочери в мадемуазель Саган. Когда ее спрашивали, она отвечала: «Вы ошиблись, здесь таких нет!»
Пьер Куарэ, напротив, был в восторге от всей этой суматохи, которая придала его жизни дополнительный колорит. Нельзя сказать, что ему приятно было нарушение домашнего уклада, но превращение дочери в звезду, без сомнения, ему льстило. Он собирал в большой папке для эскизов вырезки из газет и не скрывал отцовской гордости за чудо-ребенка. «В кулуарах представительства Генеральной энергетической компании на улице Боети, — рассказывает Ж.-А. Грегуар, — он ходил со стопкой книжек “Здравствуй, грусть!” и раздавал их своим самым значительным коллегам». По закону он обязан вести дела дочери и подписывать контракты с иностранными издательствами. Франсуаза, только что получившая огромные деньги, спросила отца: «Что мне делать со всеми этими деньгами?» — «В твоем возрасте лучше всего их бросать на ветер». Этот ответ ее успокоил, и, легко потратив вознаграждение за авторские права, она продолжала непринужденно проматывать сотни старых миллионов. Пьер Куарэ рад также нескольким новым друзьям Франсуазы и даже принимает некоторых за семейным столом. Один из самых странных станет известным композитором-авангардистом. Это Мишель Магн, который представляется как «мастер инфразвука». «Испытывайте страх и выражайте свою реакцию на музыкальных инструментах», — просит он своих музыкантов. Вся эта какофония, тоскующее единство разнообразных звучаний, будет записана и повергнет всех в оторопь, огласив зал Гаво 13 июля 1954 года. В двадцать четыре года Мишель Магн вызвал этим невероятным представлением больше свиста, чем аплодисментов, и удостоился статьи в «Пари-Матч». Статья появилась рядом с интервью Франсуазы Саган, взятом в Оссегоре Мишелем Деоном. Дикарка изящной словесности соблазнила юного принца, музыканта-скандалиста.
«Вместе мы на многое способны», — думает Мишель Магн и, не колеблясь, звонит Франсуазе: «Я ваш гениальный сосед по публикации в “Матч”. Моему почтовому голубю нужна голубка». Чем вызвал любопытство романистки, которая пригласила его выпить на бульвар Малешерб. Молодые люди сразу друг другу понравились, и это вылилось впоследствии в крепкую дружбу и плодотворное артистическое сотрудничество. Среди экспериментальных творений Мишеля Магна был удивительный фрагмент под названием «Самообслуживание», во время которого ударные воспроизводили шум примерно трех десятков бьющихся тарелок.