Фредерик Жолио-Кюри
Шрифт:
Профессор Иельского университета Броди «научными» расчетами доказывал, что атомная бомбардировка дешева и экономически выгодна: одна атомная бомба может причинить противнику ущерб, превышающий миллиард долларов, а производство самой бомбы стоит «всего лишь» миллион долларов.
Бернард Барух, тот самый, который уговаривал Жолио-Кюри остаться в США, суля ему золотые горы, теперь признавался: «Мир кажется прекрасным в условиях нечеловеческих страданий войны, но по ее окончании становится просто ненавистным».
Как же могли каннибалы мириться с
«Я без колебаний заявляю, что мы не отступим ни перед угрозами, ни перед тюрьмами или смертью. Мы отказываемся работать в целях создания атомных бомб».
Поездка в Советский Союз, доклад в Академии наук СССР послужили сигналом для новой травли ученого.
«Поездка г. Жолио-Кюри в Москву произвела плохое впечатление на американский и британский генеральные штабы», — язвительно сообщала газета «Се матен ле пэи».
Наутро после речи Жолио-Кюри на съезде Компартии Франции газета «Нью-Йорк таймс» возвестила: «Франция сейчас находится перед дилеммой: увольнять или не увольнять Жолио-Кюри». Как разъяренные собаки набросились на Жолио проамериканские газеты во Франции.
Нажим из-за океана усиливался. 14 апреля 1950 года американский журнал «Ньюсуик» сообщил о «предстоящем смещении Жолио-Кюри». Это было уже окриком, и слуги не посмели ослушаться.
29 апреля 1950 года председатель совета министров Франции Бидо объявил, что он «решил с сожалением положить конец функциям господина Жолио-Кюри».
Он уточнил, что, «каковы бы ни были научные качества этого ученого, но его публичные выступления и его безоговорочное присоединение к резолюциям съезда коммунистической партии в Жанвилье делают невозможным его пребывание на посту верховного комиссара».
«Повинуясь американским предписаниям, правительство Франции сместило с поста верховного комиссара атомной энергии Жолио-Кюри — ученого, борца за мир», — кричали крупные буквы на первых страницах газет 29 апреля 1950 года.
Агентство Рейтер телеграфировало из Вашингтона: «Американский конгресс удовлетворен».
В 4 часа того же дня шестьсот работников Комиссариата атомной энергии, рабочие, инженеры, научные работники Шатильона, прекратили работу. Единодушно они решили направить к президенту делегацию с протестом, под которым подписались Перрен, Коварский, Гольдшмидт, Герон, Бертло, все директора и управляющие комиссариата.
Весь день и следующие дни к дворцу президента стекались делегации. Франция поднялась в гневном порыве против позорного решения. Студенты Эколь Нормаль и рабочие завода «Ситроен», докеры Марселя и крестьяне Бретани ставили свои подписи под требованиями об отмене решения правительства. «Верните Жолио-Кюри! Верните Жолио-Кюри!» — шумели толпы на улицах Парижа.
Массовый митинг протеста трудящихся Парижа собрался в зале «Мютюалитэ». Стену
Митинг открыл Ив Фарж. Профессор Пьер Бикар с убийственной иронией зачитал отрывки из приветствия, которым президент Франции Венсан Ориоль почтил Фредерика Жолио и его сотрудников в день пуска «ЗОЭ»:
«Ваши работы преследуют мирные цели. Помогая вам, Франция может дать миру пример борьбы за человеческое счастье. Вы больше, чем коллектив работников. Вы большая семья, которую я от имени Франции благодарю от всего сердца».
В зале гремели крики:
— Лицемеры! Предатели! Верните Жолио!
Когда снова установилась тишина, профессор Бикар, твердо и четко взвешивая каждое слово, воскликнул:
— Да, мы семья, господин Ориоль. А когда атакуют главу этой семьи, то вся семья сжимает кулаки.
Митинг принял краткую резолюцию: «Верните Жолио-Кюри!»
В зале гремит «Марсельеза», и снова тысячи голосов скандируют: «Вер-ни-те Жолио-Кюри! Вер-ни-те Жолио-Кюри!»
Люди медленно расходятся, и долго еще слышно на улицах ночного Парижа: «Вер-ни-те Жолио-Кюри! Вер-ни-те Жолио-Кюри!»
Через неделю, 6 мая, в Коллеж де Франс должна была состояться лекция профессора Жолио-Кюри, первая после его смещения с поста верховного комиссара.
За час до начала лекции все места в аудитории были заполнены, а люди все шли и шли. Розы, нарциссы, тюльпаны, гладиолусы, сирень передавались из рук в руки, цветы закрыли кафедру. Больше некуда было их класть, груда букетов поднималась уже с пола.
Когда за этим холмом цветов показалась знакомая стройная фигура профессора, шквал восторженных оваций разразился в аудитории:
— Жолио! Верните Жолио-Кюри! Мир! Мир! Да здравствует мир! Мы с тобой, Жолио!
Он заговорил, но первые слова потонули в звуках «Марсельезы», подхваченных толпой в коридорах, на лестницах, во дворе. На минуту наступила тишина. Но вот Жолио поднял руку. Он начал лекцию с обычной фразы:
— В прошлый раз мы с вами остановились…
Движение прошло по аудитории. В прошлый раз? Но разве можно вспоминать о нем, когда за эти дни такая буря пронеслась над головой лектора? Можно ли продолжать то, что было прежде? И он говорил, отвечая на обращенный к нему немой вопрос:
— Да, я продолжу курс лекций по физике атомного ядра. Теперь, после известных вам изменений в руководстве Комиссариата атомной энергии, я смогу посвятить чтению лекций больше времени. Вместе со своими помощниками я продолжу и научные изыскания в лаборатории Коллеж де Франс и в лаборатории атомного синтеза в Иври.
Глубокие морщины прорезали за эти дни лицо Фредерика Жолио. Чувствуется затаенная боль свежей раны, когда он напоминает слушателям историю Комиссариата атомной энергии. Гневно и страстно он говорит о преследовании науки, служащей целям мира, об урезывании средств на науку: