Фредерика
Шрифт:
– Похоже, парень совсем плох! – пробормотал он.
– Надеюсь, не так плох, как выглядит. Не могла бы ваша сестра прислать мне холодного мяса или что-нибудь вроде того?
– Что вы, ваше лордство, даже не думайте об этом! Она просила передать вам, что ваш обед будет подан в гостиной через полчаса, и извиниться, что это не то, к чему привыкло ваше лордство, так как у нее не было времени приготовить мясо или цыпленка. Мы сами обедаем днем, – виновато объяснил он, – но Полли прекрасно знает, как обслуживать джентльменов, так как она пятнадцать лет прослужила в Лондоне экономкой. Иногда я жалею, что Полли там не осталась, потому что ей никогда не нравилось жить в деревне – из-за этого она и чудит! Однако Полли
– Увы, хорошо знаю! – согласился маркиз. – Но думаю, я сумею поладить с мисс Джадбрук. Что касается моего обеда, пожалуйста, попросите ее не беспокоиться! Холодного мяса и сыра будет вполне достаточно. Только, если можно, принесите мне их сюда.
– Я бы мог посидеть с юным джентльменом, пока ваше лордство пообедает в гостиной.
Элверстоук покачал головой.
– Это очень любезно с вашей стороны, но мальчик может встревожиться, если проснется и увидит незнакомое лицо, – тактично объяснил он.
– Как скажете, милорд. – Поколебавшись, Джадбрук добавил: – Вот только не знаю, что предложить выпить вашему лордству. У нас есть только вино из первоцвета, которое делает Полли, а она говорит, что вам оно не подойдет. Я мог бы послать одного из моих парней в пивную, но сомневаюсь…
– Ни в коем случае! Разве у вас в доме нет пива? Это все, что мне нужно!
Джадбрук облегченно вздохнул:
– Ну, если так, милорд, я сразу же принесу вам кувшин!
Вместе с кувшином он принес второй поднос, нагруженный доказательствами радушия его сестры, и к тому времени, когда маркиз окончил трапезу, начавшуюся с тарелки отличного супа и включавшую спешно приготовленную баранину и двух голубей, поджаренных на вертеле, длинный летний день уже клонился к концу. Элверстоук с удовлетворением отметил, что его подопечный пошевелился, слегка изменив положение и повернув голову на подушке. После этого маркиз провел долгие переговоры с фермером, чьи упорные отказы принять плату за гостеприимство при других обстоятельствах смертельно бы ему наскучили, и послал за мисс Джадбрук, дабы поблагодарить ее за кулинарное искусство в надежде, что маленькая лесть позднее пойдет на благо Фредерике. Однако она не дала ему повода поздравить себя с успешным маневром, и, хотя разговаривала вежливо, ее лицо оставалось суровым, даже когда он сообщил ей, что прибытие мисс Мерривилл на ферму Монка вскоре снимет с нее всякую ответственность. Затем Джадбрук показал маркизу свою спальню, чтобы тот будил его в случае надобности, снабдил его достаточным количеством свечей и пожелал ему доброй ночи, появившись снова в ночной рубашке (за что, покраснев, попросил прощения) и передав раствор соли, доставленный слугой доктора.
Маркиз приготовился к долгим часам скуки, но они оказались не столь продолжительными. Задолго до того, как поднялись работники фермы, он готов был согласиться на неделю скуки взамен тех хлопот, которые обрушились на него, как только действие лауданума начало прекращаться.
Сначала Феликс только бормотал что-то неразборчивое, но постепенно он стал смутно ощущать боль и незнакомое окружение. Мальчик произнес имя сестры и попытался вытащить руки из-под одеяла, вызвав боль в растянутом запястье и слабо вскрикнув, но, когда маркиз сжал его здоровую руку и обратился к нему, он, казалось, его узнал.
– Не дайте мне упасть! Не дайте упасть! – повторял Феликс, глядя в лицо Элверстоуку и хватаясь за него пальцами, цепкими, как когти.
–
– Я хочу Фредерику! – заявил Феликс, сердито отвернувшись.
– Открой рот, Феликс! Делай, что тебе говорят! – И Элверстоук, прекрасно зная, что все лекарства отвратительны на вкус (хотя ему и приходилось принимать их крайне редко), безжалостно влил раствор ему в рот.
Феликс закашлялся, и его глаза наполнились слезами, но как будто стал выглядеть разумнее. Элверстоук опустил его на подушку и убрал руку.
– Вот так-то лучше! – сказал он.
– Я хочу Фредерику! – повторил Феликс.
– Она скоро придет, – пообещал Элверстоук.
– Пусть придет сразу же! – потребовал мальчик. – Скажите ей!
– Хорошо, скажу.
Последовала пауза. Маркиз надеялся, что Феликс снова заснет, но, собираясь отойти от кровати, заметил, что мальчик смотрит на него, словно пытаясь разглядеть его лицо. Очевидно, это ему удалось, так как он пробормотал со вздохом облегчения:
– А, это вы! Не уходите!
– Я не уйду.
– Мне так хочется пить!
Элверстоук снова приподнял Феликса, который на сей раз с удовольствием выпил ячменный отвар и сразу же уснул.
Однако сон был нелегким и кратким. Вздрогнув, Феликс проснулся и что-то забормотал. Очевидно, ему привиделся кошмар, в который голосу маркиза далеко не сразу удалось проникнуть.
– Кузен Элверстоук! – произнес мальчик и тут же простонал, что ему холодно.
Маркиз помрачнел, ибо цепляющаяся за него рука была сухой и горячей. Его успокаивающий голос произвел должный эффект. Некоторое время Феликс лежал спокойно, но с открытыми глазами, потом с тревогой заметил:
– Это не моя комната! Она мне не правится! Почему я здесь? Где я?
– Ты со мной, Феликс, – ответил маркиз.
Инстинктивно произнеся первые слова, которые пришли ему в голову, он уже в следующую секунду счел их предельно глупыми. Однако Феликс улыбнулся и сказал:
– Ах да, я забыл! Вы не уйдете, верно?
– Конечно, не уйду. Закрой глаза. Уверяю тебя, ты в полной безопасности.
– Да, потому что я не упаду, пока вы здесь, – сонно пробормотал Феликс.
Элверстоук промолчал и вскоре почувствовал, что мальчик уснул. Осторожно высвободив руку из его ослабевших пальцев, он отошел передвинуть свечу, чтобы ее мерцающий свет не падал на лицо Феликса. Маркизу показалось, будто дыхание мальчика стало ровнее, но надежда, что сон продлится долго, быстро развеялась и более не возобновлялась. Даже неискушенному в болезнях Элверстоуку было ясно, что Феликсу становится хуже; его лицо краснело все сильнее, а пульс заметно участился. Иногда мальчик дремал, но эти интервалы не были продолжительными, и после них он просыпался в состоянии лихорадочного возбуждения – почти на грани бреда. В один из моментов просветления Феликс пожаловался, что у него «все болит», но, когда маркиз стал смачивать ему участки лба, свободные от повязки, он оттолкнул его руку и сердито произнес:
– У меня болит не голова!
Вторая доза соляного раствора принесла некоторое облегчение, но Элверстоук несколько раз порывался позвать Джадбрука и попросить его послать за доктором Элкотом. Его удерживало только воспоминание о предупреждении врача, что мальчик может начать бредить, и сознание, что он еще способен вывести Феликса из помраченного состояния.
На рассвете жар немного уменьшился, но боли продолжались. Феликс тихо плакал и звал Фредерику. В пять часов маркиз услышал скрип осторожно открываемой двери и быстро вышел из комнаты, успев перехватить Джадбрука, который шел по коридору на цыпочках, держа башмаки в руке.