Фрекен Кайя
Шрифт:
Фрекен Кайя молчала, и за самоваром не было видно ее лица.
Арне Оули сказал — он не спускал глаз с Кайи:
— Вы бы сами что-нибудь съели, фрекен Кайя. .
Она рассеянно взяла из его рук протянутое блюдо и
поставила его обратно на стол, ничего себе не положив. Но мгновенье спустя она вдруг подняла голову и сказала— совсем тихо и с тем же выражением, что тогда, на кухне:
— Спасибо, господин Оули.
Грентофт продолжал говорить о своем доме, о своей жене и сыне. Фрекен Кайя молча слушала, уронив руки на колени.
—
— Георг,—ответил Грентофт и улыбнулся.
Она повторила имя.
Общий разговор за столом все еще вертелся вокруг свадеб. Фру Кант сказала:
— В этом доме, можно считать, люди находят счастье... Мне приятно об этом думать.
Фрекен Эмми заявила, что хотела бы венчаться только в деревенской церкви. Фру Гессинг поведала обществу неосуществленную мечту своей жизни: заключить брак в Торбекской часовне.
— Давайте встанем из-за стола,— предложила фру Кант.
Все задвигали стульями, а фру Гессинг продолжала доверительным тоном:
— Там ведь птички летают под крышей.
Грентофт взял руку Кайи и сжал ее.
— Да, фрекен Кайя,— сказал он,— видит бог, счастье существует, но надо уметь сперва его поймать, а потом удержать.
Рука фрекен Кайи недвижимо лежала в его руке.
— Какие у вас холодные руки,— сказал он, взяв и другую.
Она отвернулась и встала: Спарре и Спорк потребовали карты, чтобы сесть за ломберный столик, и горячей воды для грога. Быть может, капитан уже вернулся, и ему тоже что-нибудь надобно.
Грентофт посмотрел на Арне Оули — он тоже провожал Кайю глазами — и сказал растроганно:
— Вы, видно, очень привязаны к фрекен Кайе?
— Да,— сказал Оули своим мягким голосом,— ей так трудно приходится.
Они молчали. Фрекен Кайя хлопотала по хозяйству и без конца входила и выходила. Потом Арне Оули предложил Грентофту показать его комнату.
Сестрицы Сундбю опять прилипли к окну: вокруг невесты водили хоровод.
IV
Внизу продолжали отплясывать так, что весь дом сотрясался.
Тем временем вернулись гимназисты, и тут же разыгралась ссора,— всякий раз, когда открывали дверь, в гостиную врывался поток бранных слов. Дело в том, что им прислали из дома корзинку яблок, они сразу же их разделили, и каждый спрятал свою долю в ящик. И вот теперь обнаружилось, что яблоки младшего исчезли.
В гостиной дамы пока не рассаживались, а переходили с места на место, разглядывая друг у друга рукоделье.
— Что-то здесь прохладно,— сказал Грентофт, подсаживаясь к фру Кант.
— Да, да, Кайя, здесь никогда не бывает по-настоящему тепло,— сказала она в ответ.
— А мы там у себя привыкли к теплу,— сказал Грентофт.— Иногда стоит такая жара, что сил никаких нет, просто с ног валит.
И он снова стал рассказывать о Южной Америке — о полноводных реках и дремучих лесах, спускающихся к самому берегу, о диких зверях, которые, притаившись в чаще, не сводят своих желтых глаз с проходящих мимо пароходов.
Он рассказывал о странной тишине этих непроходимых лесов, опутанных лианами, словно гигантской зеленой сеткой, о солнечном свете, который, едва сквозь них пробиваясь, играет всеми цветами радуги, как на дне морском. Говорил он и о тропической ночи, в безмолвии простирающей над океаном небо, сверкающее мириадами звезд.
Фру фон Кассэ-Мукадель уже давно снова взялась за карты: девственные леса ее не интересовали.
А фру Кант все расспрашивала и расспрашивала. Вдруг ее взгляд упал на дочь, которая сидела у окна, на излюбленном месте Оули, и тоже слушала.
— Удивительно, Кайя, ты еще не спишь!
Обычно фрекен Кайя по вечерам засыпала, притулившись в каком-нибудь углу гостиной.
— Ну, здесь, пожалуй, спать не дадут,— сказал Грентофт и засмеялся. И в самом деле, поминутно кто-то входил или выходил. Каттруп, которому, видно, наскучило наблюдать за игрой у ломберного столика, спустился как раз в гостиную, подсел к ним, вытянул свои длинные ноги и приготовился слушать.
Но тут один из гимназистов крикнул, что у них кончился керосин в лампе, и фрекен Кайе снова пришлось бегать взад-вперед. От всей этой суматохи Грентофт никак не мог собраться с мыслями.
— У вас не соскучишься,— сказал он.
— Да, это верно,— согласилась фру Кант, мурлыча себе что-то под нос.— Но к этому привыкаешь.
Она снова стала, по своему обыкновению, ходить взад-вперед по комнате.
— Это все-таки живая жизнь,— добавила она.
Фру Кант уже несколько раз заглядывала к себе в спальню, намекая, что пора расходиться. А внизу танцы были в самом разгаре, слышен был даже стук каблуков. На третьем этаже распахнули дверь на лестницу, чтобы проветрить комнату. И теперь весь дом оглашали возгласы картежников.
Сестрицы Сундбю, снова на своем посту у окна столовой, громко крикнули, чтобы было слышно в гостиной:
— Невеста уезжает!
Фру Гессинг вскочила со стула.
Фру Кант опять заглянула в спальню и в темноте натолкнулась на фигуру у окна.
— Это ты? — спросила она.
Это и в самом деле была Кайя. Она тоже хотела поглядеть, как уезжает невеста.
— Да, мама.
Она отошла от окна, как вор, пойманный на месте преступления.
— Они уехали! — завопили сестры Сундбю, не в силах перевести дух от возбуждения. И Лисси взмолилась, хотя фру Кассэ уже отложила карты:
— Ах, фру Мукадель, погадайте, ради бога, на эту пару!
— А вы не могли бы хоть немного отдохнуть, фрекен Кайя? —сказал Грентофт, который тоже вошел в столовую, чтобы поглядеть на отъезд невесты, и сидел теперь рядом с Кайей у окна.
— Конечно, могу,— ответила она и запнулась.— Просто в субботу вечером всегда много дел.
Грентофт взглянул на Кайю — на нее как раз падал свет лампы: как она постарела! Какие у нее жесткие, застывшие черты, лицо словно высечено из дерева.
— Да, да,— сказал он вдруг сокрушенно,— вы, видно, всегда на ногах.