Френки и Майкл
Шрифт:
– Изыди, – прошептал старый крестьянин, бессильно опускаясь на колени. – Оставь меня. Я молился в церкви. Я исповедался. Ты должна меня оставить.
«Ты молился в церкви? – удивленно спросила она. – Какое отношение имеет к нам с тобой церковь? Разве только ты соберешься на мне жениться».
Она тихо засмеялась; этот смех раздавался где-то глубоко в голове Маркоса Илоры и, звеня, отражался от стенок мучимого болью черепа.
«Тебе больно оттого, что ты сопротивляешься, – сказала она. – Перестань. Пойми, что только я могу сделать
– Ты не делаешь меня счастливым, адское отродье, – прошептал Маркос. – Ты убиваешь меня.
Теперь он стоял на коленях, согнувшись и обхватив голову руками. Боже мой, что будет, если сейчас войдет его Марта или кто-нибудь из сельчан и увидит его вот таким, раздавленным, полусумасшедшим.
Иногда ему хотелось, чтобы кто-то узнал о демонах, которые осаждают его; кто-то еще, но только не отец Карлос. В такие мгновения жгучее, разрушительное желание уничтожить себя разрывало его изнутри, обжигая сердце болью. Он хотел, чтобы его изгнали, побили камнями или даже утопили в реке, привязав к шее мельничный жернов, как поступали с одержимыми в старину.
Но это желание быстро отступало, и Маркос говорил себе, что это здравый смысл, сила воли брали в нем верх над демоническими увертками. Он пытался поверить, что остается живым и хранит свою ужасную тайну ради Марты, своей жены, и ради Ортеги, который стал уже совсем взрослым парнем.
Но в пугающие минуты просветления Маркос Илора понимал, что это не так.
Он лгал, притворялся, скрывал ото всех свой недуг не потому, что тем самым боролся с демоном. Напротив – озорной тихий голос, звеневший в его ушах, как колокольчик, манил Маркоса, заставляя прислушиваться к себе снова и снова.
Он хотел слушать ее, хотел разговаривать с ней, он хотел знать, что она рядом.
«Тебя убивают только твои страхи, Маркос, – сказала она. – Будь смелым, и ты перестанешь чувствовать боль».
Что-то дрогнуло в его сознании; точно чья-то рука, раздвигая занавеси пространства, тянулась к нему, приглашая идти за ней.
Он уже не помнил, где он, не знал, стоит ли он сейчас на площади, окруженный испуганными и ничего не понимающими людьми, или же он в своем доме, и Марта, всплескивая руками, спрашивает у него, с кем он разговаривает, ведь никого больше нет рядом.
В эти мгновения он снова страстно желал, чтобы его разоблачили и наказали.
Но желанию этому не суждено было сбыться. То ли на самом деле виноват в этом был демон в женском обличье, забравшийся к нему в голову и нашептывавший ласковые слова, то ли Маркос не хотел вовсе, чтобы кто-то проник в его тайну, и потому позволял себе говорить с голосом, лишь когда никого рядом не было, – так, как сейчас.
– На что ты толкаешь меня? – спросил он. – Чего ты хочешь?
Она засмеялась.
«Не важно, чего хочу я, – вымолвила она. – Подумай о том, чего хочешь ты сам, и о том, как ты сможешь этого добиться».
– Нет, – прошептал он.
«Да», – возразила она.
Маркос Илора больше не прижимал руки к голове. Он держал ладони перед собой. Они дрожали, и он не мог справиться ни с ними, ни с тем, что видел сейчас на них.
«Ну нет, – произнесла демоница, и огорчение в ее голосе смешалось с разочарованием. – Не надо думать сейчас об этом, Маркос».
Новое видение закрыло потемневшие глаза крестьянина.
Руки его теперь были испачканы в крови. Кровь была горячей, она текла по его запястьям, и, даже крепко зажмурив глаза, он чувствовал, как алая жидкость растекается по его телу.
Крови было много, гораздо больше, чем наяву, чем в тот день, когда он стоял над распростертым на тропе телом, сжимая в руке холодный камень.
Он застонал, и его разгоряченный лоб коснулся пыльной земли.
– Это ты заставила меня сделать, – прошептал он. – Что ты сделала со мной.
В голосе демона прозвучало легкое презрение; это заставило Маркоса сжаться еще сильнее и еще крепче закрыть глаза.
«Я ничего с тобой не делала, – прозвучал голос. – Я просто показала тебе, как ты унижался перед этим богачом».
– Но я убил его.
Женщина как будто не слышала его слов.
«Это был твой выбор, Маркос».
Череп человека раскололся после первого же удара; Маркос не ожидал, что у него такие сильные руки. Вначале он стоял, сжимая в руке окровавленный камень, а потом начал медленно опускаться на землю вслед за тем, кого он только что убил; казалось, что одно движение руки в одночасье поразило сразу двоих, поставив могильные плиты в конце их жизненного пути.
Но Маркос Илора продолжал жить – жизнью, которой он не хотел, жизнью, которую он презирал и ненавидел, жизнью, которая не делала его счастливым.
– Я больше не стану никого убивать, – прошептал он. – Ты меня не заставишь.
«Это зависит от тебя, – ответила она. – Но не думай об этом. Подумай о себе».
О себе?
Маркос Илора редко мог думать о себе; его жизнь крестьянина, тяжелая и полная лишений, нечасто предоставляла случай подумать о себе самом. Природа, иногда милостивая, но чаще жестокая, заставляла его отдавать все силы работе в поле; он должен был думать о своей семье, о Марте, о подрастающем сыне.
Подумать о себе?
«Ты заслуживаешь лучшего, чем то, что у тебя есть, – мягко говорил демон. – Ты мог бы получить гораздо больше, если б только захотел».
Маркос Илора всегда мечтал быть богатым; в дни деревенских праздников, когда все вокруг радовались жизни, наивно забывая о том, что нехитрое счастье лишь малая часть этой самой жизни, островок в мутном океане страданий, – в такие дни Маркос ловил себя на том, что смотрит на людей.
Он смотрел на тех, кто был одет лучше, чем он, кто мог вести хозяйство, почти не беспокоясь о жестоких прихотях погоды, прихотях, которые могли лишить его, Маркоса, всего, что он имел; он смотрел на людей, которые шли по жизни смело, уверенно, с высоко поднятой головой.