Фрэнки Ньюмен против Виртуальности
Шрифт:
Ладно. Увидев игру, я очень захотел, чтобы вместо Клары был бы Гибсон. То есть, Доусон. Его вид даже вообще без единой полоски никак бы не смог меня отвлечь, и я бы победил всех негодяев…
Так вот. Героиня Клары должна кричать, звать, стоять, зато в финале каждой стадии (а их шесть) нежно целовать героя. Вот это последнее примиряет меня с тем, что пока я буду глядеть на неё, в испуге прижавшуюся к очередному дереву (секвойе, пальме, баобабу), меня будут бить разными видами холодного оружия, включая пятки аборигенов.
А хитро-гениальный замысел Блейна состоит в том, что каждую стадию герой может пройти только вместе с героиней. Если я где-то от неё избавлюсь — стадия не пройдена, и меня отбросит на её начало. А если я такой дурак, что сделаю это три раза — кончится число попыток и… Не знаю, что «и»… В обычной компьютерной игре можно начать заново, а тут…
Потом по плану Блейна-Джейсона я, знаменитый герой, в виртуальном же Рочестере становлюсь главным претендентом на должность мэра, часть баллов несчастного Шаффнера переходит ко мне, и у того не хватает денег на совершение той самой операции…
Зачем мне об этом думать? До этой стадии я не пойду.
Вот, с точками пересечения что-то наметилось. Когда в четвёртой стадии два пигмея тащат Бьюти… Кстати, зря она почти не сопротивляется; вряд ли они хотят сделать с ней то, чего она больше всего боится, скорее, просто съедят… Так вот, в этот момент — неясное свечение..
Всё-таки, дураки они, а Блейн мой компьютер не проверил на наличие программ: какие у меня есть. Его понять можно: столько времени без спиртного — от Рочестера до Хаммерстоуна и обратно. Короче, запускаю я Camtasia, снимаю это место, потом расшлёпываю покадрово. Есть один! Но очень мутно. Мне хотя бы лицо увидеть, понять — не так уж и много у них игр! Меняю расширения, гоняю через все графические, и в тот момент…
Вы же догадались. В тот момент, когда лицо кого-то из кадра уже на кого-то похоже, и я готов опознать игру, звенит колокольчик над дверью. Всё как в плохих детективах. А вы чего ожидали? Неужто в какой-то момент приняли меня за хорошего? Я, разумеется, закрываю программу и снова запускаю игру.
Вообще, конечно, странно. Я никого не вызывал, а меня никогда не беспокоят — строжайшее распоряжение Джейсона. Я должен постичь игру, и мне нельзя мешать. Видно, это понимают, поэтому, ступают на цыпочках — шагов я не слышу. Да мне и не до этого: стою у скалы, слева у очередного дерева Бьюти, три эфиопские морды, угрожая копьями, не дают прорваться к ней, а мне надо, чтобы она оказалась хотя бы у меня за спиной, и уж тогда я…
И в это время у меня за спиной действительно кто-то оказывается и садится в кресло, и я понимаю, кто это и вздрагиваю… Эфиопы, естественно, не вздрагивают, а поднимают меня на копья и тащат на костёр. Сейчас будут есть. Этого, к счастью, в игре не предусмотрено, поэтому снова появляется заставка третьей части: на экране Эдвенчер и Бьюти. Заставка должна висеть секунд пять, дальше снова начнётся стадия, но я успеваю нажать «Pause/Break» и закуриваю. Висит заставка.
— Это я? — слышу я сзади, из кресла.
— Чушь, — говорю, — дура там какая-то: орёт всё время. И некрасивая.
Вы не поверите: после этого мы молчим минут двадцать. Ну, по крайней мере, секунд пять. А потом, как я и задумал, первой говорит она.
— А ты её не защитил.
— Была охота! — говорю, не поворачиваясь.
То есть, хотел не поворачиваться. Она сегодня в длинном платье; розовом, плечики на нём такие… красивые, в общем, и немножко — чуть-чуть! — обнажены — это я уже про её плечики. — а дальше, от плеч, всё как-то вырезом не в один слой, а завёрнуто немножко… почти до груди полуокружностью… Не умею я женскую одежду описывать. А платье длинное. Даже туфелек не видно, коленок — тем более. А они у неё — очень красивые. Если передвинуться взглядом, то рядом с платьем виден давно немытый пол. И даже полоска от «Моррис», которую срываешь, когда открываешь пачку.
Я разворачиваюсь и нажимаю «Enter». Теперь я собран и хорош! В заднем ударе по морде одному эфиопу пяткой, левой рукой другому — по почкам, и прорываюсь к дереву. Наконец-то, она у меня за спиной! А то, что снова двое с копьями — так это пустяк! Пинком правой отбиваю одно копьё вверх, второй эфиоп уже напуган и готов убежать…
— С тобой, и правда, можно туда пойти, — слышу я тихий голос сзади, но не от дерева, а из комнаты.
Тут же Эдвенчер останавливается, как вкопанный, и я снова смотрю, как его тащат на костёр.
Бросаю эту дурацкую игру и снова поворачиваюсь к ней. Она встала в полный рост. Платье и сейчас до полу. И такая высокая — может, из-за длинного платья, может, из-за того, что я сижу… А лицо похоже на мадонну с картины Бронзино «Святое семейство»… Странно, пока сидела — не было похоже, а ведь та — сидит… Знакомыми движениями, почти не глядя, нахожу на диске «Токкату» Мариа, а левой рукой включаю динамики. Подхожу к ней и кладу руки ей на талию. Она послушно кладёт свои мне на плечи, и мы двигаемся, глядя друг другу в глаза.
«Зачем тебя ко мне прислали, милая? — безмолвно спрашиваю я её. — Подготовка шла неплохо, у твоих шефов нет повода для беспокойства»!
Ответить она не успевает. Снова звенит колокольчик, и в кабинет (кухню) врывается Доусон. Когда он был ещё Гибсоном, я таким его и представить не мог: сейчас — чистый Годзилла, но в несколько уменьшенном варианте. Не по размерам, конечно — это само собой, — а по степени зла. Ситуация: мы с Кларой, отреагировав на колокольчик, успели снять каждый по одной руке: я — правую с её талии, она — левую с моего плеча. Это его ничуть не успокаивает, и он орёт — к моему изумлению, не на меня, а на Клару.
— Почему здесь? — потом обращает взгляд на её платье. — Чего так вырядилась?
Я не терплю мужчин, которые способны так разговаривать с красивыми женщинами. Ты можешь быть ей кем угодно — другом, родственником, любовником, даже отцом, — но обязан понять одно: красивая женщина, она — для всех. Ты можешь делать с ней всё, что дозволено твоими связями с ней, но! Запретить другим любоваться ею и восхищаться — это антиобщественный поступок! Я не супермен, но с таким, как Доусон, смог бы сделать всё. Да вот при женщине этого нельзя — мало ли кто он ей! Поэтому свободной на данный момент правой рукой снимаю правый же свой ботинок и несильно бросаю назад, в окно. Настолько рассчитанно несильно, что стекло он не пробивает, просто стучит. Но этого достаточно, чтобы тут же со своей дурацкой ухмылочкой нарисовался Смайли. Или Бист — я их уже путаю.