Фрейлина

Дрейк Шеннон

Куда делись все деревенские дома, которые она видела раньше? Она не заметила ни одного с тех пор, как спустилась с холма. Гвинет бранила себя за то, что так глупо заблудилась, хотя и понимала, что ругательства — пи мысленные, ни произнесенные вслух, — разумеется, ничем ей не помогут.

Наконец она решила отыскать какую-нибудь маленькую рощу, где, по крайней мере, можно найти место для отдыха, а когда настанет утро, продолжить поиски дороги к замку. В самом конце долины она увидела в лунном свете очертания

небольшого густого леса и решила, что сможет отыскать там место, укрытое от дождя и ветра, кучу сосновых иголок, из которых можно сделать постель, и обязательно — воду в каком-нибудь ручье.

Бояться почти нечего, раз она за столько часов не встретила ни одного человека.

Лорд Рован в эту ночь, разумеется, не заметит ее отсутствия. Ей нет причины беспокоиться, что она встревожит его. И все же…

Ее снова охватило отчаяние: Энни и Лайза, конечно, заметили, что она не вернулась, и подняли тревогу. Тристан, по всей видимости, уже послал кого-нибудь искать ее, не отрывая Рована от ночного бдения у тела его любимой Кэтрин.

Она направилась к более темному пятну среди черной ночи, дрожа и ругая себя за глупость.

И тут Гвинет увидела свет среди деревьев.

Она остановила лошадь и прищурилась, но смогла разглядеть только горящий костер. Девушка задумалась, приближаться к нему или нет, но ненадолго. Горцы, конечно, известны тем, что живут по собственным законам, но ей здесь никто не причинит вреда: она служит королеве и находится под защитой лорда Рована из замка Грей.

Кобыла хотела повернуться и ускакать прочь, но Гвинет заставила ее идти вперед. Потом она горько раскаивалась в том, что не позволила себе благоразумно довериться инстинкту лошади.

Пока Гвинет ехала к костру, темнота внезапно наполнилась шорохами и шуршанием. Лес вокруг как будто ожил.

Кобыла испуганно прыгнула в сторону. Гвинет попыталась повернуть ее и ускакать, но поняла, что бежать уже поздно.

Рован много часов просидел, опустив голову, возле постели своей жены. Он не смотрел на прекрасное лицо Кэтрин: он знал, что смерть придала ему спокойное выражение, которого он так давно — слишком давно — на нем не видел. Казалось, что Кэтрин просто спит и ей очень уютно.

Он хотел мучиться. Мысленно Рован звал: пусть придет боль. Но не чувствовал ничего. Ничего, что вытеснило бы из души тяжелый груз — чувство вины.

Лорд Грэм стиснул зубы. Он никогда не давал другой женщине то, что дал Кэтрин. Когда-то очень давно она зажгла огонь любви и верности в его душе, и этими чувствами был полон каждый его вздох. Они смеялись вместе, вели серьезные беседы о положении дел в королевстве, о лошадях, даже об улучшениях, которые нужно сделать в замке.

Когда-то…

Теперь ему казалось, что это было очень давно. И после несчастного случая с ней он слишком часто и слишком сильно желал уехать прочь из этого замка. Он был благодарен своим обязанностям за то, что они уводили его прочь от жестокого зрелища — того, чем стала нынешняя Кэтрин по сравнению с прежней.

А когда он вернулся на этот раз…

Она не только не узнала его, она тосковала по ласке незнакомки.

А потом, всего за несколько часов до смерти, она вдруг узнала его. Чувствуя, что конец близок, она попросила отвезти ее на холм, чтобы в последний раз полюбоваться землей и небом.

Он никогда не дарил другой женщине свою любовь, но при жизни Кэтрин довольно часто проводил время в обществе поклонниц. Это были шлюхи, распутницы, но ни одна из них ничего для него не значила, ни одной он не мог причинить вреда. Ни одна из них не увлекла ни его ум, ни тем более сердце. Все это было не в счет: они ничего не значили.

И все-таки теперь, когда Кэтрин лежала здесь, он чувствовал, что предал ее. Он покинул свой дом не только из-за обязанности, но и по своему желанию.

Он хотел наказать себя за то, что покинул ее, хотел чувствовать боль, а не тоску, полумрак и холод, которые сейчас смыкались в кольцо вокруг него.

— Прости меня, Кэтрин, — прошептал он, прижав руки к груди и крепко сжав кулаки. — Ради бога, умоляю, сумей простить меня.

Сначала он не обратил внимания на шум и движение в коридоре: он знал, что никто не придет и не побеспокоит его. Хотя преподобный Кеох считал, что лорд Грэм должен позволить обработать тело супруги для сохранности, положить его в гроб и подготовить для церковной службы, Рован знал, что на время его оставят одного. Все будут ждать, пока он окончит свое личное прощание с телом жены.

Но суета за дверью стала слишком громкой, шум нарастал. Его больше нельзя было игнорировать. Рован нахмурился, встал, большими шагами подошел к двери и открыл ее.

В коридоре, в двенадцати футах от двери, стоял Тристан и с беспокойством говорил о чем-то с Энни и Лайзой. Обе женщины были явно чем-то огорчены и встревожены, и даже Тристан, как никогда, выглядел очень озабоченным.

— Что случилось? — спросил Рован.

Все трое повернулись и взглянули на него с удивлением, волнением и страхом. Никто не ответил.

— Тристан, что такое? Язык ты, что ли, проглотил?

Тристан кашлянул, чтобы прочистить горло.

— Лорд Рован, мы не хотели отрывать вас от вашей супруги. У нас тут есть небольшое затруднение. Но я справлюсь с ним сам, милорд, даю вам слово.

Рован подошел к ним и, хмурясь, спросил:

— Какое затруднение?

— Леди Гвинет уехала кататься верхом и до сих пор не вернулась! — в отчаянии вымолвила Энни.

— Уехала верхом, — ничего не выражающим голосом повторил Рован.