Шрифт:
Глава первая
Выхожу из старого уазика. Нервно переминаюсь с ноги на ногу.
– Вероника, поторапливайся!
Получаю толчок в спину от сотрудницы органов опеки и чуть не падаю в грязь. Смотрю на двухэтажное, обшарпанное здание. По строению оно напоминает садик, но это не так. Это мой новый дом, детский дом.
Сейчас мне все равно, нахожусь в какой – то апатии, но, если бы мне полгода назад сказали, что окажусь здесь, я бы испугалась.
Всего полгода назад, у меня было
Все это перечеркнула одна фраза:
– Простите, мы ничего не смогли сделать.
Не было криков, стенаний, и вопроса “за, что?”. Только тупая боль и опустошение.
– Тебе покажут комнату, а я, пока, закончу с документами. – сказала сотрудница опеки и попечительства.
– Ты Вероника? – киваю. – Я твой воспитатель, Марина Николаевна. – она приветливо мне улыбается. – Пошли за мной.
Идем по длинному коридору. Стены его украшены рисунками цветочков, радуги и мамонтенка из мультиков. Гимн всех сироток звучит у меня в голове. Моя мама не услышит и не придет, не сможет.
– Странно, здесь ведь подростки. К чему рисунки?
– В нашем детском доме “Звездочка”, есть и дети десяти лет. Нам на второй этаж. – она толкает первую дверь. – Теперь это твоя комната.
В ужасе осматриваю помещение. На полу валяются чьи – то стринги, кровати не заправлены.
В принципе, комната обычная: однотонные обои, розовые шторки, коричневая тумбочка у каждой кровати.
– Вот неряхи. Скажу, чтоб убрали, когда появятся. Твоя койка, – показывает на железную кровать, где рулоном свернут матрас, – устраивайся. Девочки еще в школе. Ладно я пошла. – киваю в ответ.
Разобрала свои скудные пожитки, заправила кровать, и услышала голоса в коридоре.
– Дамирчик, сегодня за мной зайдет. – в комнате заходят три девушки, в коротеньких юбочках, на таких каблуках, что, можно падая, свернуть шею.
– О, новенькая. Маринка говорила нам про тебя.
– Привет. – неуверенно улыбаюсь.
– Ну, что сиротка, давай знакомиться. Я Ксюша, это Натали и Оля. – она по очереди тычет длинным, наманикюренным пальцем в моих новых соседок.
– Я, Вероника, можно Ника.
– Ага. Так вот, – Ксюша садиться на кровать, сверкнув красными стрингами. – Дамир обещал покатать на тачке.
– Юбку не потеря, как в прошлый раз. – улыбается Натали.
– Ой, да ладно, было то один раз, ну два от силы. Просто этот жеребец совсем мне голову вскружил. – она закатывает глаза.
Я, как обычно в стрессовых ситуациях рисую. Ксюша симпатичная и у нее интересный типаж, так, что я не обращаю внимания на их разговоры. Поймала вдохновение и меня сейчас ни что не отвлечет. На последней фразе отрываюсь от рисунка.
– У тебя парень есть?! – спросила у Ксюши.
– Что тут удивительного, я же не монашка.
– Ему двадцать пять лет. – поясняет Оля.
– Двадцать пять! Ого!
– Почему это тебя так удивило. – Ксюша поднимает свою тонкую черную бровь.
– Нет, ничего, прости. Просто ты такая молодая, тебе сколько? Четырнадцать, а ему…
– У нас посмотреть тут не на кого, одни сопляки. И мне шестнадцать. Два раза подряд оставалась на второй год.
– Почему одни, – вступает в спор Натали, – а Ник и Сережа?
– Ну, да, – Ксюша согласно кивает, – Ник у нас король. Богатенький красавчик, но он ни с кем не был больше двух недель. Он за свободные отношения, а я в его списке достижений уже была. Уверена, что он переключится на новенькую. А, что прикольно, Ник мутит с Никой. Что ты там рисуешь? – Ксюша, вздыхает и подходит ко мне. – Ого, прикольно. Ты значит художница. – берет свой портрет и внимательно рассматривает.
– Дай гляну. – подбегает Оля. – Да, ничего так.
– Ничего? Да я здесь круче, чем в жизни. Подаришь? – она широко улыбается.
Киваю. Похоже это вошло в привычку, я со стороны, наверно, похожа на китайского болванчика.
– Натали, смотри. – хвастается Ксюша.
– Да мне по фиг. Че пристали.
– У тебя, что СНП?
– Что значит СНП?
– Значит, сохну по Нику. У нас все этим переболели. И ты следующая.
– Нет, это вряд ли. Мне как – то не до парней.
– Ты лесби, что ли?
– Нет мне всего четырнадцать. Рано еще.
– Ничего не рано, мне было тринадцать, когда у меня был первый.
– Ты в тринадцать начала дружить с парнями? – она хохотнула.
– Ага, организмами я стала с ними дружить. Переспала с первым. – у меня округляются глаза.
– В тринадцать! Ты ведь еще ребенок!
– Да ее чокнутая мамаша под своего клиента подложила.
– Заткнись, Оля! Дура! Она не чокнутая! Нам жрать нечего было, а он хорошо заплатил.
Черт, я попала в дурдом. Как Ксюша может с такой любовью в глазах говорить о своей маме, после того, что она с ней сделала.
Моя мама была очень заботливая и любящая. Не смотря на тяжкую работу на химическом заводе, она всегда обо мне заботилась. Мама бы лучше умерла, чем позволила мне так зарабатывать на жизнь. Она лучше бы пожертвовала собой.
Собственно, это и случилось. Когда мне было шесть, мама работала бухгалтером в госстрахе. Потом ее сократили. Нужно было срочно искать работу. Поэтому она пошла на этот завод.
Во – время пересменки, следить за всем не кому было, и там образовывался какой – то затор. Мама говорила, что приходилось буквально руками сгребать эту химическую, аммиачную дрянь.
И только после смерти, мне сказали, что из – за этой работы она приобрела порок сердца.
По сути, она пожертвовала своей жизнью, ради того, чтобы было, что есть и что одеть.