Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]
Шрифт:
Но Васька не пошел к стойке. Он сел в угол за свободный столик и просидел так весь обеденный перерыв.
На это просто невозможно было смотреть. Серега Красавин схватил свою полную рисовой каши тарелку и встал было с места, но Лёва посмотрел на него черными ласковыми глазами так, что у Сереги, видно, пропала охота отдавать свою кашу. Впрочем, сам он ее тоже не стал есть и раньше всех ушел из столовой. А тихая Вера, проходя мимо Левиного столика, сказала с ненавистью:
— Ты… ты зверь! Форменный зверь.
Как бы там ни было и как это ни странно,
Васька ел пирог, отвернувшись к окну. Очень долго ел. Его красные уши как-то странно дергались. А когда он проглотил, наконец, последний кусок, подошел Серега Красавин и дал ему папиросу из общей пачки, которая всегда лежит на подоконнике возле верстака. При этом Серега вызьшающе оглянулся на Лёву. Но тот все красил и красил машину, опять же мурлыча сквозь зубы свои любимые стихи:
Твоя земля, которой снитсяГлухая тракторная дрожь…А на следующий день в столовой Васька придумал вот какую штуку: едва мы приблизились к буфетной стойке, как он прошмыгнул вперед и торопливо пробормотал:
— Отрываю себе треску и борщ, стоит тридцать копеек, вот смотрите, Лев Григорьевич, кладу две по пятнадцать.
Васька получил свой обед и направился было к Ле-виному столику, но там все места оказались уже заняты. И хотя за другими столами возле наших ребят стояли свободные стулья, Васька пошел на свое вчерашнее место в углу и там в одиночестве пообедал.
Да, не легко было парню в то время. Ребята, может, и жалели его, но чтобы взять вот так сразу и поверить — это уж шалишь! Правда, никто этого не показывал, но он-то ведь сам понимал, наверно, знает кот Васька, чье мясо съел.
И особенно туго пришлось ему в день получки. Лёва, как всегда, принес из бухгалтерии деньги в своей фуражке с «морской капустой», положил фуражку и ведомость на подоконник и объявил:
— Прибыла валюта. Прошу.
А сам залез под свою машину и принялся звякать гаечным ключом.
Наши ребята никогда не торопятся разбирать деньги: еще потеряешь, пока лазаешь туда-сюда, корячишься под машинами. Лучше подождать до конца смены, не к спеху, куда они денутся!
Вот тут Васька и завертелся. Подоконник-то рядом со столярным верстаком, рукой достать можно. Это Ваське не понравилось, он сразу же ушел во двор за брусками, но приволок их не к верстаку, а бросил прямо посреди мастерской. Постоял в нерешительности и вдруг полез к Лёне под машину.
— Вы чего, Лев Григорьевич, глушитель подвешиваете? Давайте помогу, одному несподручно.
— Еще помощник нашелся. Иди, получай зарплату.
— Я лучше потом, когда все… Может, подкрасить где надо, Лев Григорьевич?..
— Подкрасить? Погоди… — Лёва вылез из-под машины и подозрительно
Но тут, как на грех, погасло электричество.
Напрасно Лёва пытался стряхнуть с себя Ваську. Тот, должно быть, вцепился в него, как клещ в быка, и вопил во всю глотку:
— Я здесь! Здесь, около вас, Лев Григорьевич!..
— Пусти, дурак! Лёва должен сделать свет.
Они, верно, споткнулись о бруски, валявшиеся посреди мастерской, и оба повалились на пол.
Там они и ворочались, пока Серега Красавин не сменил пробку. И тогда выяснилось, что Лёва вдребезги разбил стекло на своих золотых часах. Вот тут уж Ваське досталось! Лёва выпустил в него все варианты одесских ругательств. Он ужасно сокрушался:
— Такой хронометр угробил! Такая фирма на семнадцати камнях! Да какой же я бригадир без точного времени? — Так кричал Лёва, пока не догадался приложить часы к уху. — Твоё счастье, что они еще ходят. — Он принялся огорчённо завертывать часы в носовой платок. — Ну, подожди, сопляк! Так просто ты от меня не отделаешься!
Васька стоял и кусал губы — маленький, всклокоченный, с царапиной на щеке. Видно, он в темноте здорово треснулся о бруски.
…На следующее утро Васьки в совхозе недосчитались, пропал он — и все. Исчез вместе с возвращенным ему новеньким комплектом спецодежды. Четыре километра до большака он, верно, прошел пешком, а там пристроился на какую-нибудь попутную машину — ищи ветра в поле! Между прочим, в ту же ночь из Левиной тумбочки вместе с носовым платком исчезли золотые часы. Это обнаружил Степка, который всегда по утрам лазает к Леве за табаком.
Сказать, что мы были удивлены или, может, озадачены — нет, всё это не то. Оскорблены, обмануты — вот настоящие слова, Ведь как там ни верти, а в глубине души, пожалуй, все ребята уже готовы были поверить Ваське.
В первый день никто не касался этой темы — щадили и себя, и Леву, как наиболее потерпевшего. Однако на другой день в столовой, когда мы подошли к буфету, чтобы взять талоны, Степка Лузгин, ни к кому не обращаясь, сказал ехидно:
— Граждане пассажиры! При эксплуатации транспорта без кондуктора общественный контроль имеет решающее значение.
Лёва промолчал. Что, между прочим, на него совсем не похоже. Он только переглянулся с Серегой Красавиным.
Тогда Степка, как говорят шоферы, прибавил газку:
— Я предупреждал, но, видно, ошибся. Вместо стиляжных портков пропало кое-что подороже. — И он расхохотался, правда, не очень весело.
Лёва проглотил и эту шпильку вместе с сарделькой. А к Степану присоединились еще кое-кто из ребят.
— Эх, зря мы его тогда не выгнали.
— Приоделся, получки дождался, да еще обзавелся золотыми часами, — полузакрыв глаза, меланхолично подсчитал Сашка Губа. — Губа у него не дура.