Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]
Шрифт:
В клубном корпусе он долго просматривал картотеку и делал пометки в своем блокноте. Затем спросил у библиотекаря:
— Какие книги у вас спрашивают больше всего?
Женщина достала из стола толстую общую тетрадь и подала ему. На аккуратно разграфленных листах он увидел против названий книг десятки фамилий рабочих и служащих завода.
Иван Авдеевич молча вернул тетрадь.
Весь Чехов был прочитан меньше чем за месяц. Методичность всегда была отличительной чертой Ивана Авдеевича: покончив с одной книгой, он немедленно брался за
В тот субботний вечер, когда Иван Авдеевич поставил на место последний, двадцатый, том Чехова, ему вдруг стало грустно. Книги, выстроившись в ряд, тесно прижимались друг к другу, отсвечивая золотыми корешками переплетов, и Ивану Авдеевичу неожиданно почудилось, что он видит только эти двадцать томов, а рядом, внизу и вверху стоят хрустальные бокалы и фарфоровые чашки из горки его приятеля, директора промкомбината. Он испуганно протер глаза, шагнул к полке и схватил первую попавшуюся книгу, Раскрыв ее где-то в середине, прочел:
«…И пепел Клааса стучал в сердце Уленшпигеля.
— Ну, пора и в путь, — сказал он. — Счастлив тот, кто в черные дни сохранит чистоту сердца и будет высоко держать свой меч!
И пламя мятежа вспыхнуло по всей стране!»
Иван Авдеевич присел тут же, у книжной полки, на краешек стула, потом перебрался в кресло и включил настольную лампу.
И опять сиреневый сумрак превращался в светлую дымку белой ночи, и все реже доносилось с улицы шипение троллейбусов, а Иван Аздеевич вместе с Уленшпигелем носился под сверкающим небом Фландрии, по светлым волнам Северного моря, от устья голубой Шельды до угрюмых скал, нависших над водами Рейна. Вместе с Уленшпигелем издевался над попами и вельможами, выставляя их на посмешище народу, сеял смуту и недовольство против поработителей родной земли.
Пепел Клааса стучал в сердце Уленшпигеля, и в душе Ивана Авдеевича рождалось что-то новое, светлое, удивительное. Он забыл, что ему пятьдесят лет, он чувствовал себя ловким, сильным, остроумным, способным плакать и смеяться, любить и ненавидеть…
Внезапно навалившийся сон оторвал его от книги, но ненадолго. В девять часов утра он уже опять сидел в кресле у окна и проглатывал последние страницы.
Он машинально выпил принесенный Марией Семеновной стакан чаю и не слышал, как она в коридоре кому-то сказала:
— Наш-то, от книг оторваться не может…
Потом звонили от Семена Лукича — звали на воскресную пульку, но Иван Авдеевич только махнул рукой. На этот раз он слышал, как Мария Семеновна сказала в трубку:
— Он занят, книжки читает. — И в голосе соседки звучали какие-то не привычные ему нотки уважения.
Но Иван Авдеевич не стал задумываться, потому что в это время бургомистр и попы зарывали в землю уснувшего, но не умершего Уленшпигеля.
«И пастор произносил над могилой заупокойную молитву, все кругом преклонили колени. Вдруг под песком все закопошилось, и Уленшпигель, чихая и отряхивая пегсок с волос, схватил пастора за горло».
Иван
Почему он, собственно, купил эту книгу? Здесь простой переплет, она стоит всего шестьдесят копеек. Он наморщил лоб и вдруг вспомнил толстяка в зеленой велюровой шляпе с полным ртом золотых зубов и румяным, холеным лицом. В течение многих месяцев Иван Авдеевич встречал этого человека в книжном магазине; он не знал его имени, но они всегда раскланивались и иногда обменивались двумя-тремя фразами.
В тот день этот человек сказал ему: «Дают Уленшпигеля, становитесь скорее в кассу, коллега. Я уже делаю второй заход».
Тогда — это было около года назад — Иван Авдеевич не вдумался в смысл этой фразы, но теперь слова «второй заход» поразили его.
Он встал и поставил книгу на полку, но не на прежнее место, а рядом с Чеховым, потом надел пальто и вышел на улицу.
Город пахнул весной и бензином. Изан Авдеевич снял шляпу, и теплый ветерок заиграл его седым реденьким хохолком. Мимо шел переполненный трамвай, на подножке, продев одну руку под поручень, а в другой держа книгу, ехал юноша в кожаной тужурке. Продавщица эскимо сидела около своего холодильника на перевернутом ящике, опустив глаза: на ее коленях лежала раскрытая книга. Пожилая женщина, стоящая у края панели в ожидании автобуса, читала роман-газету.
Вот и знакомый подъезд. В вестибюле крупными золотыми буквами надпись:
«Всем хорошим во мне я обязан книгам.
А. М. Горький».
Иван Авдеевич сотни раз поднимался по этой лестнице, сотни раз видел эту надпись. Почему же сейчас он стоит, мешая снующим людям, и, беззвучно шевеля губами, перечитывает эти слова?
У прилавков толпился народ. Девушка в сером жакете умоляюще просила продавца.
— Ну, посмотрите, пожалуйста, может быть, у вас где-нибудь под прилавком случайно остался один экземпляр. Я должна сдавать курсовую работу — мне эта книга нужна, как воздух!
— Я вас понимаю, девушка, — сочувственно пробасил капитан первого ранга. — Я сам второй месяц гоняюсь за «Миргородскими повестями». В чужих морях раскроешь Гоголя, и кажется, что ты опять на своей ридной Украине.
Долговязый парень в кепке уныло бродил по магазину и, держа в руке листок бумажки, негромко повторял:
— Меняю Фильдинга на Блока. Кто желает, товарищи?
Неожиданно Иван Авдеевич увидел своего знакомого незнакомца. Толстяк переложил томик Гоголя из правой руки в левую, радушно приподнял зеленую велюровую шляпу и улыбнулся, показав золотые зубы:
— Здравствуйте, коллега. Что это вас так давно не было видно? Уж не болели ли?
Иван Авдеевич тоже приподнял шляпу и что-то пробормотал в ответ.
Толстяк кивнул на томик в своей руке:
— Вы сегодня опоздали, коллега, с утра выбросили Гоголя. Прекрасное издание!
Худенький подросток в спортивной курточке проскочил мимо них и прерывающимся от быстрого бега голосом спросил у продавца:
— Сколько платить за «Мертвые души»?
Продавец развел руками: — Уже все продано.