Фронты
Шрифт:
— Да я сначала в Резерве был, потом вызвался добровольцем, а снаряд ка-а-ак швыдарахнет!.. Я — без сознания, а остальные ушли, куда — не ведаю…
— Подлый дезертир значит? — нахмурился Задников.
— Да может он просто шпийон вовсе? — возразил сквозь зевок толстый часовой и переступил с ноги на ногу.
— Да ну? Так его же не ко мне! Его же в Расход надо!
Сережа стал упираться, чувствуя недоброе, но анархисты были куда более многочисленнее. Что хотели, то и воротили.
— Не-е! Не хочу я в Расход! — кричал Сережа, да
— Делайте с ним что хотите, — отмахнулся он и, когда солдаты вышли, снова закачался в гамаке.
Возле палатки Задникова собралась уже изрядная толпа анархистов. Все рассуждали, что теперь делать со шпионом. Решили наконец посадить его на кол, шутки ради, а потом отпустить. Но тут пробегал мимо есаул Бодакин, рифмоплет и законченная скотина, да и пристрелил сдуру паренька.
— Как же так! — воскликнул Сережа и повалился на сырую землю. Понял он, что помирает…
— Прости ты нас, божья душа, мы ведь шуткануть хотели, — соврал кто-то из анархистов.
— Как же так! — повторил Сережа свою лебединую песню. — Хлопцы, вы того… Мамане весточку с оказией пошлите… Мол, так и так, чтоб не ждала меня на неделе…
Гвардейцы записали на портянках затерявшуюся деревеньку Санотряпкино, сняли шапки-ушанки, постояли минуту-другую в молчании и разошлись по кострам.
Патроны в этом году были недорогие. Здешние мужики обнаружили чьи-то заброшенные склады с боеприпасами и теперь с удовольствием меняли один к одному — ведро сидра на ведро патронов.
52
Блюев с новым орденом "Падшего ангела" на груди сутулился на краю фланга и сжимал в кулаке подобранную потухшую папиросину. Остатки дивизии Секера стояли плечом к плечу на плацдарме деревни Отсосовки по стойке «смирно» вот уже второй часа.
Курицы в недоумении проходили мимо и подозрительно осматривали строй, желая очевидно выяснить, нет ли им со стороны строя какой-либо скрытой угрозы или совсем наоборот.
Комдив полковник Секер стоял в повозке и благодарил своих орлов за службу. Палыч с благоговением поддерживал его за ноги и смотрел преданным взглядом снизу вверх. По его небритым щекам катились слезы.
— … Мы достигнем мирового господства и выйдем ко всем Пределам! Что есть жизнь? Жизнь — это постоянный путь к высокой победе. Это путь к героической смерти. Быть солдатом — значит постоянно за что-то умирать. Умирать во имя других!.. Спасибо, орлы! Я горжусь вами! Да здравствует Император!
Секер слез с повозки и, поддерживаемый адъютантом, подошел к строю.
"Спасибо", — говорил он, обнимая каждого без разбора офицера или солдата. Через несколько шагов у него снова открылись раны, так что до Блюева комдив так и не дошел.
Корнет несколько раз недовольно сплюнул, размышляя что все вокруг дерьмо и несправедливо. Как бы там ни было, а орден все же приятно отягощал мундир.
— Отдаю вам захваченную
— Вольно! Раз-ойдись! — скомандовал поручик Слонов и первым побежал за коляской в сарай.
Солдаты с трудом покидали строй, многих пришлось разгонять плетьми и даже дубинками.
— Тебе же сказали — разойдись, быдло! — слышался чей- то охрипший голос, видимо, грубого поручика Забибуллина.
Поручик Адамсон с брезгливым выражением лица упорно всматривался в улицу Отсосовки, что-то выискивая языком в зубах. Шрамы на его лице багровели от напряжения.
Наконец, чья-то лошадь сорвалась с привязи, люди стали хватать ее под уздцы, послышался крик, заплутавшее эхо, в общем, нормальное проявление того, что есть еще чем мародерствовать.
Корнет Блюев, выставляя вперед грудь, пошел в хату, тихо радуясь жизни, а из домов Отсосовки, между тем, послышались крики и кудахтанье кур. Во имя жизни жизнь оставшихся в живых катила дальше.
53
В хате старосты было людно как перед боем, ругань переполняла речи сгрудившихся здесь офицеров Ставки. Во главе общества, вакханально сидя на столе, находился поручик Слонов. Речи его были самыми длинными и громкими, а матерные глаголы слетали с его уст так легко, что маленькая дочурка старосты дивилась его образованности.
На дубовом, порезанном ножами, столе лежала карта местности с деревней Отсосовкой в центре, но настолько затертая и запачканная гороховой кашей, что всем сразу надоело на нее смотреть. Разве что поручик для убедительности своей грозной речи использовал ее, чтобы стучать перстом по самым замазанным и изорванным местам.
Кроме Адамсона, Блюева, контр-обер-лейтенанта Каца, поручика Забибуллина и адъютанта Палыча среди слушателей Слонова были староста с неохватной женой и малой дочерью. Трое последних были на задах — прятались в страхе за тряпками. Их Слонов подчеркнуто не замечал, сосредоточив все внимание на результатах плачевного для дивизии боя, а о том, что сражение кончилось неудачно, все догадывались и так. Хотя бы по внешнему виду самого поручика — мундира на нем не было, а остатки его были обмотаны вокруг шеи и торчали из сапог. Тело Слонова прикрывали входившая в моду тельняга и шерстяные галифе с прожженными кучно дырками. Грязные сапоги отчего-то пахли гнилой зайчатиной.
Окончив про сражение, Слонов брезгливо передернулся, глядя на карту, и увлек в соседнюю комнату Адамсона.
— Натерпелись вы лиха, а поручик? — поинтересовался он, не ожидая ответа.
— Столкновение было страшным, — задумчиво промолвил Адамсон и пустился в воспоминания. — Такое бывает, кажется, не часто.
Слонов внимательно посмотрел на Адамсона.
— Да, ладно вам, будьте проще — я вам советую.
Поручик открыл окно и справил с подоконника свою нужду. Распространилась вонь…