Фугас
Шрифт:
— За мной не хады, а то смерть…
Увидел ее побледневшее лицо и, удовлетворенно усмехнувшись, пошел дальше. Его никто не преследовал.
День прошел, как обычно. Парни работали, иногда покрикивая друг на друга. Вечером приехал Вахид, привез мясо и водку. Приказал Ножи разжечь костер для мангала и приготовить мясо для шашлыков. Солдатам дали бутылку водки, поесть и закрыли в доме, приказав сидеть очень тихо. Чуть позднее на своих «Жигулях» приехал участковый Умар Сатоев. Долго ходил по двору, оценивая кладку, выложенный фундамент,
— Я знаю все твои проделки, Вахид, но ты можешь не бояться, пока мы с тобой друзья, тебя никто не тронет. Здесь начальник — я.
Вахид улыбался, подкладывая участковому куски помягче — эта дружба ежемесячно выливалась ему в кругленькую сумму, но иначе было нельзя, игра стоила свеч, участковый действительно закрывал глаза на все, что делал Вахид. К тому же благодаря этой дружбе он знал все, что готовится в местной милиции. Попробовал бы участковый вести себя иначе, его участь давно бы уже была решена. Восток есть Восток, ценность человека и степень почтительности здесь определяются его близостью к власти.
Старик не участвовал в застолье, сидя в уголке, он ворошил угли, переворачивал шашлык, усмехаясь про себя: «Все менты одинаково продажны, что в России, что дома, в Ингушетии».
Проводив изрядно захмелевшего милиционера домой, почти трезвый Вахид подсел к Ножи:
— Ну, рассказывай, старик, как дела. Доволен ли ты жизнью?
Тот смотрел на него равнодушными глазами:
— Хорошая жизнь, хозяин. Курить есть, чай есть, лучше, чем на зоне.
Вахид удовлетворенно кивал головой, потом пьяно икнул:
— Смотри, старик, за этих пацанов ты головой отвечаешь, если они сбегут, нам обоим крышка.
Старик хмыкнул:
— А куда они сбегут? Опять в Чечню, что ли, так до первого поста, а потом секир-башка.
Вахид удовлетворенно кивнул и, пьяно покачиваясь, пошел к своей машине.
Через несколько минут взревел двигатель, и он уехал.
Старик лежал на своем топчане, ему не спалось, почему-то вспоминался родительский дом. Небритый, весь в пыли отец, приехавший с поля и подкидывающий его к потолку дома. Ножи вспоминаются мамины руки, вытирающие его слезы, когда их рыжий пес Бек приполз домой с выпущенными кишками, кто-то из соседей ударил его вилами. Мама тогда плакала вместе с ним и говорила:
— Тамерлан, ты же — мужчина, ты — чеченец, не смей плакать.
Ножи лежит молча, закрыв глаза, и по его щеке катится слеза. Звенят цикады, головы дурманит запах сирени. Солдаты выпили бутылку водки, хмель не берет. Они лежат молча, в темноте тлеют огоньки сигарет. Обо всем уже переговорено. Кажется, что время остановилось, у них осталось только прошлое, нет настоящего и не будет будущего. Бежать бесполезно,
Утром Ножи был мрачнее обычного, он яростно месил лопатой раствор, ворча и матерясь на солдат. Старик ругал их за неповоротливость, неумение работать, за молодость и за желание жить. Два дня он не ходил в магазин, по вечерам закрывал солдат под замок и долго сидел у тлеющего костерка, молча куря и смотря на угасающие угли.
Через несколько дней старик опять пошел к магазину. Женщина ожидала его у крыльца. Не обращая на нее никакого внимания, он купил сигареты, спустился с крыльца и присел на корточки в зарослях сирени, зная, что она смотрит ему в спину. Некоторое время спустя забелело ее платье, и, прерывисто дыша, она остановилась рядом. Старик молча курил, медленно и нехотя выпуская дым. Казалось, что мысли его, подобно сигаретному дыму, улетают куда-то далеко от этого места.
— Письмо давай, — сказал он хрипло. Женщина торопливо достала из выреза платья в несколько раз сложенный лист бумаги. Ножи небрежно сунул его в карман рубашки.
— Ответ не жди, уезжай отсюда, сегодня, — сказал он.
У женщины на глазах заблестели слезы; опережая дальнейшие вопросы, он повернулся спиной и пошел прочь.
День тянулся медленно, закончив работу, солдаты убрали инструмент, потом поужинали. Когда Валера ушел в дом, Ножи передал Алексею письмо, после этого закрыл дверь на замок. Всю ночь в доме стояла тишина, хотя солдаты не спали. Из-за закрытых окон выбивался свет лампочки. Старик неторопливо достал из-под кровати большую клетчатую сумку, сложил туда белье, хлеб, купленные сегодня чай и табак. Посидев перед сном у костра, он пошел спать. Спал он удивительно хорошо, снились ему кони, бредущие по росному лугу, мамина прохладная ладонь, лежащая у него на лбу.
Проснулся он неожиданно и сразу. Прямо в лоб упирался холодный ствол автомата. Несколько фигур в черных масках с автоматами наизготовку стояли у ворот дома, у окон, у дверей. Негромкий голос спросил:
— Кто в доме? Где ключи?
Старик не удивился. Стараясь не делать резких движений, он показал глазами на ключ, лежащий на табуретке рядом с кроватью. Человек с автоматом жестом приказал ему перевернуться на живот, защелкнул за спиной наручники. Автоматчик показал два пальца, через несколько секунд в распахнутые двери ворвались бойцы Северо-Кавказского РУБОПа. Из дома вывели заспанных Алексея и Валеру, усадили их в подъехавший автобус. Старика посадили в «уазик», по бокам уселись вооруженные автоматами люди.
Проезжая через село, Ножи видел, как маленький жеребенок, помахивая хвостом, тянется бархатными губами к материнскому вымени.