Фуко за 90 минут
Шрифт:
Подобная относительность в конечном счете приемлема (другой альтернативы просто нет).
Но Фуко, вскрывая противоречия реальности, пошел еще дальше. Признавая, что «истина» является созданием своего дискурса, продуктом знания, к которому она применима, мы можем найти множество подобных примеров в других сферах знания. Возьмем, например, понятие «автора» литературного произведения. Это понятие не должно идентифицироваться с неким человеком, который сидит за столом и пишет книгу. Нет, говорит Фуко, автор произведения — это некий собирательный образ, включающий в себя множество факторов, таких как язык, понятие литературы в конкретное время и конкретном месте и совокупность других социальных и исторических элементов. Если их проанализировать, понятие «авторства» просто исчезнет: «В действительности автор не является причиной, источником или отправной точкой явления письменного или устного выражения мысли; не может он и преднамеренно, предугадывая слова, составлять из них оболочку для своей мысли». На самом деле автор может «меняться с каждым предложением».
Это положение не очевидно, но и не лишено смысла. Конечно, любой автор подвержен влия нию окружающих обстоятельств, культуры и языка.
Конечно, юный творец погубит себя, прикрывая свою наготу изящным одеянием зрелости.
Подобным же образом, как мы показали, автор может меняться от предложения к предложению.
Но это не означает, что я исчез в клубах дыма.
Идея Фуко о том, что автор является лишь заложником обстоятельств, относится в равной степени и к нему самому как к автору. Так что теория о несуществующем авторе была сформулирована несуществующим автором. То есть это не подтверждает ни существование, ни несуществование автора.
Здесь Фуко приходит к необоснованной крайности, которая, по иронии судьбы, как раз являлась продуктом его эпохи. В деконструктивизме Фуко эхом отдается философия бихевиоризма, находившаяся в 60-е-70-е годы на пике популярности. Согласно теории бихевиоризма не существует такой вещи, как «разум»; все, что мы имеем, — это видимые причины видимых результатов, другими словами, поведение. Сходство с идеями Фуко очевидно — хотя Фуко, конечно, не признавал себя бихевиористом. Является это ар гументом за или против несуществующего субъекта Фуко — решает читатель (которого может заинтересовать, что согласно теории Фуко он или она тоже не существуют, представляя собой лишь продукт культуры).
Многие из этих идей появились в книге Фуко «Археология знания», изданной в 1969 году. Книга была встречена широким признанием за рубежом и резкой многословной критикой в парижских интеллектуальных кругах (точный признак того, что автор уже вошел в пантеон французской культуры). Фуко и Дефер переехали в новую современную квартиру на Рю де Вожирар, одной из главных улиц Латинского квартала. Вид с восьмого этажа позволил Фуко увлечься новым хобби: рассматриванием молодых людей в квартирах на противоположной стороне улицы (при помощи бинокля с сильным увеличением). Обилие света дало возможность вернуться к старому увлечению — выращиванию марихуаны, к которой он привык в Тунисе. А по вечерам он принимал представителей высшего света, таких как Жюли Кристи и Жан Жене, поражая их своим кулинарным искусством. Но у этой жизни была и темная сторона, о которой не знал никто, кроме ближайших друзей Фуко. Все чаще и чаще модный интеллектуал в свитере-поло и вельветовом костюме превращался в причудливое ночное существо, которое курсировало по садо-мазо клубам.
Те, кто встречали его в таком облике, говорили, что это выглядело зловеще.
В 1970 году Фуко пригласили прочитать курс лекций в Токио; в том же году он читал лекции в Калифорнийском университете в Беркли, и они были восторженно приняты. В Сан-Франциско он открыл для себя купальни — настоящий ад в клубах пара, где буквально сотни мужчин собирались для участия в разных эзотерических оргиях.
То, что было запрещено во Франции, процветало в Америке. В отличие от остальных французских интеллектуалов он быстро понял и оценил американский образ жизни.
Легко осуждать образ жизни Фуко. Как мог серьезный философ так себя вести? Что бы сказали Платон и Спиноза? Но немногие из нас на самом деле являются такими, какими они хотят казаться. Стыд (или лицемерие) — неизбежная, казалось бы, часть цивилизованного общества.
Чем больше мы узнаем о мыслителях, особенно о современных, тем более странным кажется их поведение. Читая между строк, мы можем предположить, что и Платон, человек «не от мира сего», и праведный Спиноза были гомосексуалистами.
Кто скажет, что это означало? Такое знание должно вести к пониманию, а не скатываться к предрассудкам. Как сказал Ницше, «степень и вид человеческой сексуальности находят себя в высшем проявлении его духа». Не случайно, что Витгенштейн, произнесший знаменитые слова «Мы должны молчать о том, о чем не можем говорить», был скрытым гомосексуалистом.
Фуко все активнее участвовал в политической жизни. В 1970 году Дефер вступил в запрещенную революционную маоистскую группу Гош Пролетарьен (Левые пролетарии). Некоторые члены этой группы были арестованы. В результате Фуко создал Группу тюремной информации, пытаясь привлечь внимание общества к нечеловеческим условиям, характерным для французской системы уголовного преследования. (Ужасный остров Дьявола у побережья французской Гвианы, тропический ад, показанный в фильме «Мотылек», перестал быть местом ссылки всего за десять лет до этого.) Деятельность Фуко преследовала и политические, и гуманитарные цели — и это неизбежно завоевывало популярность, столь необходимую для французских интеллектуалов.
Но у него была и философская цель, которая во многом была продолжением его более ранних идей. Согласно этой теории, интеллектуал «открывает и определяет слабые места, бреши и сильные стороны в современной ситуации». У него нет представления о будущем, так как он «не знает точно, куда он направляется и о чем он будет думать завтра». Поставленная перед Фуко цель, политическая и философская, была «лишь желанием познать реальность».
Зимой 1972 года Фуко читал лекции в Государственном университете Нью-Йорка в Буффало.
Холодный зимний северный штат резко отличался от солнечной Калифорнии. Возможно, он и вызывал гораздо меньше восхищения, но зато показал философу свою силу. То, что он видел, было «гигантским, полным техники, немного пугающим — именно так все европейцы воспринимают Нью-Йорк». Он договорился о посе щении государственной тюрьмы в Аттике, которая недавно стала местом кровавых бунтов. То, что он увидел, значительно отличалось от неприкрытой жестокости, убогости и неэффективности французской системы уголовных наказаний. Он как будто очутился в новой исторической эпистеме.
«Больше всего меня поразил вход, похожий на поддельную крепость в Диснейленде, с наблюдательными постами, сделанными в форме средневековых башен. А за этим странным фасадом, который заставлял все вокруг казаться маленьким, вы видите, что это настоящая огромная машина для уничтожения… что-то вроде чудовищного желудка… который глотает, переваривает, а затем извергает… который поглощает то, что уже устранено из общества».
Садомазохизм, система уголовных наказаний, философия силы — все это, личное и социальное, в жизни и в идеях Фуко слилось в единое целое в его следующей работе. Это была книга «Надзирать и наказывать: рождение тюрьмы».