Фулгрим
Шрифт:
— О, я вижу, ваша работа не стоит на месте, — заметил Фулгрим, обходя глыбу мрамора и вырастающую из неё фигуру. — С нетерпением ожидаю завершения. Скажите мне, а кто же этот выдающийся воин, чей образ вы воплощаете в статуе? Он известен мне?
Остиан кивнул, все ещё не в силах обратиться к столь великому созданию.
— Кто же он? — повторил Фулгрим.
— Император, возлюбленный всеми, — наконец произнес Делафур.
— Император? О, это прекрасный выбор.
— Да, я решил, что этот мрамор просто идеален. Никто, кроме Правителя Человечества, не может быть воплощен в нем.
Кивнув,
— У вас воистину необыкновенный дар, мастер Делафур — в этом обломке холодного камня можно почувствовать зарождающуюся жизнь. О, если бы и я был способен создавать подобные вещи!
— Мне говорили, что вы обладаете великим талантом скульптора, мой лорд.
Фулгрим с улыбкой покачал головой.
— Я могу высекать из мрамора красивые и даже прекрасные статуи, но вдыхать в них жизнь… увы. Подобное несовершенство заставляет меня скрипеть зубами от ярости на самого себя, и поэтому я пришел сюда просить вашей помощи.
— Моей помощи? — выдохнул Остиан. — Но… я не понимаю.…
Вместо ответа Примарх махнул рукой в сторону грузового сервитора, и один из Гвардейцев Феникса стащил покрывало, из-под которого показались три статуи, высеченные из светлого мрамора.
Положив руку на плечо Остиану, Фулгрим подвел его к платформе. Каждая из них представляла собой вооруженного воина, судя по знакам, вырезанных на наплечниках — ротного Капитана.
— Я вдохновился мыслью воплотить в камне образы моих лучших воинов, — пояснил Феникс, — но, стоило завершить скульптуру Третьего Капитана, у меня появилось странное чувство, говорящее о том, что им не хватает какой-то мелкой, но неимоверно важной детали. В чем же дело, мастер Делафур?
Остиан внимательно осмотрел скульптуры. Он видел идеальные и чистые линии, мельчайшие детали, до последней черточки передающие выражение лиц трёх Астартес. На мраморе не было заметно ни единой линии скола, ни малейшей неточности — статуи словно вылепили из мякгой глины, а не высекли из мрамора.
И несмотря на все это совершенство, Остиан не чувствовал волнения или восхищения, которые должно было вызвать столь чудесное творение. Да, скульптуры действительно выглядели идеальными, но… В них не ощущалась рука их создателя, не видно было, что он вложил в них частичку души, неясным оставалось, какие чувства испытывал мастер, что он переживал, создавая их. Словно какая-то машина Механикумов поработала над тремя глыбами мрамора по заложенным в неё чертежам.
— Они удивительно прекрасны, — выдавил наконец Делафур.
— Не стоит лгать мне, Летописец, — с оттенком угрозы в голосе произнес Финикиец. Остиан взглянул на Фулгрима, и выражение холодных глаз Примарха пробрало его до костей.
— Но что я ещё могу сказать, мой Лорд? Они и правда совершенны.
— Я хочу услышать правду. Она — как нож хирурга, ранит, но излечивает.
Остиан замер, тщетно пытаясь подобрать слова, которые не заденут Примарха и не оскорбят его действительно прекрасную работу.
Видя, в каком затруднении оказался скульптор, Фулгрим ободряюще похлопал его по плечу и сказал:
— Хороший друг — тот, кто указывает тебе на твои ошибки и недостатки, а не закрывает тебе глаза успокаивающими словами, или молчит, словно его пытают о скрытых сокровищах. Говорите свободно, Делафур.
Произнесенные мягким, почти нежным голосом, слова Примарха будто распахнули дверь в душе Остиана, и скульптор выпалил то, что вертелось у него на языке, не решаясь произнестись.
— Они кажутся… слишком совершенными, словно их создавали с холодной головой, а не с горячим сердцем.
— Как что-либо может оказаться «слишком совершенным»? — удивленно спросил Фулгрим. — И, кроме того, все прекрасные и славные вещи создаются именно после тщательного расчета, а не кое-как и наугад.
— Настоящее искусство не терпит холодного расчета, оно рождается в сердце художника, — разошелся Делафур. — И, даже если выверять линии точнейшими инструментами в Галактике, но при этом оставаться бесстрастным, то скульптура останется безжизненной.
— Знаешь ли, есть такая вещь, как совершенство, — огрызнулся Феникс, — и мы живем ради того, чтобы его достигнуть. Все прочее должно быть отброшено, в том числе и излишние страсти!
Остиан покачал головой, уже немного испуганный собственной смелостью и слыша растущий гнев в голосе Примарха.
— Простите, мой лорд, но художник, ищущий совершенства во всем, ни в чем его не достигнет. Сама суть нашего существования заключается в том, чтобы просто… быть людьми и не искать недостижимого.
— А с твоими работами что же? Ты не пытаешься сделать их идеальными? — раздраженно спросил Фулгрим.
— Людям свойственно искать совершенство там, где его нет, и терять при этом то, что лежит у них под ногами. В погоне за недостижимым легко упустить что-то действительно важное, — смело отвечал Остиан. — Если бы я пытался сотворить идеальную скульптуру, то никогда бы не сумел закончить её.
— Ну, в этом деле ты эксперт, — злобно бросил Примарх. Делафура внезапно охватил ужас, когда он понял, насколько сильно разозлил Финикийца. Глаза Фулгрима засверкали подобно черным жемчужинам, жилы на лбу и висках запульсировали от с трудом сдерживаемого гнева, и у Остиана от страха задрожали колени.
Слишком поздно он осознал, что единственной целью Феникса при создании скульптур или написании было достижение невозможного идеала, а вовсе не желание нести в мир красоту или выражать в своих творениях глубокие личные чувства. Слишком поздно он понял, что ласковые слова Фулгрима и его просьбы честно высказывать свои мысли — не более чем кокетство. Примарху не нужна была правда, единственное, чего он желал — услышать сладкую ложь признанного мастера, восхищенного его творениями, похвалу, в которой нуждалось его растущее самомнение.
— Мой лорд… — прошептал Остиан.
— Неважно, — ядовито прервал его слегка успокоившийся Фулгрим. — Кажется, я не зря поговорил с вами, и теперь больше никогда в жизни не прикоснусь к мрамору. Бесцельная трата драгоценного времени — что может быть хуже?
— Но, мой лорд, я вовсе не хотел…
Примарх отмахнулся от него, словно от надоедливой мошки.
— Спасибо, что уделили мне эти несколько минут, мастер Делафур. Засим удаляюсь и оставляю вас наедине с вашими несовершенными работами.