Шрифт:
Часть первая
Лора
Глава 1
Моя вторая командировка в этот поволжский город подходила к концу. Дело было тягостное – мать и дети убили мужа-отца. Знакомые менты разрешили поговорить с подследственными. Обычно до суда это не дозволяется.
Дочь и сын подробно рассказали, почему решили избавиться от родителя. Сын после года службы сбежал из армии. Прятался у родственников в деревне. Отец настаивал, чтобы дезертир вернулся, в противном случае грозил заявить. Дочь оставляла на ночь жениха. Отец считал, что
Жена и детки сначала заказали мужа-отца. Но киллеры пожадничали – задрали цену. Тогда, чтобы не тратиться, решили убить сами. Один раз насыпали в чай лошадиную дозу снотворного. Через двое суток глава семейства каким-то чудом проснулся. Другой раз подмешали в еду крысиного яда. Муж-отец помаялся болями в желудке, но снова выжил. Тогда, озверев от такой живучести, напали на него, сонного, и задушили.
Злоба близких – есть ли что-нибудь страшней?
Оставалось поговорить с зачинщицей убийства. Зовут ее Римма. Она сидит передо мной в комнате для допросов. Достает из полиэтиленового пакета куски пахучей вареной курицы, складывает туда же объеденные кости.
Ест Римма не закрывая рта. Виден язык с белым налетом, перекладывающий пищу, ровные зубы с частицами еды. Смотрит на меня не мигая, будто гипнотизирует. Я смотрю на нее. Ломброзо отмечал у преступниц искривленный или приплюснутый нос, западающий подбородок, петлистые уши, косоглазие… На Римме этот умник облажался бы по полной программе. У нее нормальное, симпатичное лицо, какое можно увидеть в школе, больнице, парламенте.
– Спрашивайте, – подгоняет Римма.
А мне хочется, чтобы она сама сказала. Без моих вопросов. Что она сейчас думает о том, что произошло. Я смотрю на нее с нескрываемым отвращением. Она перестает жевать. Откладывает пакет с недоеденной курицей в сторону.
– Ну, о чем еще говорить? Он всех достал. А потом решил уйти и оставить нас ни с чем. Квартира, дача, машина, два гаража были нажиты им еще до нашего брака. Но он не хотел поделиться. Придумал, как это сделать. Мы защищались от него. Вот и все.
Выгода бывает сильнее дружбы, любви, семейных уз. А еще человеку бывает выгодно казаться не таким, каков он на самом деле. Как же мне это знакомо.
Громко зову конвойного. Парень в форме возникает на пороге. Молча выхожу, неловко оттеснив его плечом. Нервы… Непрофессионально. Если уж взялся писать о гадостях жизни, держи себя в руках. Наверное, просто устал. Надо переключиться на другую тему. Но какую? О политике я писать не люблю и не умею, а учиться уже поздно. А о чем еще писать, чтобы тебя читали? Сейчас вообще не поймешь, что людям надо, какая умственная пища. Но о преступлениях еще читают. Вот и тяну эту лямку.
Больше дел нет. До самолета часа полтора. Еду в аэропорт. Уже в пути вспоминаю о метелке Даше Новокрещено вой. Нахожу в записной книжке ее адрес.
Впервые я увидел Дашу, когда был в этом волжском городе в прошлый раз. Случайно попалась на глаза в СИЗО. Пигалица – метр с кепкой, короткая стрижка с челочкой – под мальчика. Но характер… Сколотила
Лично меня она удивила не ночными похождениями, а коротенькой справкой в уголовном деле. В школе ее считали конченой. Крестик даже себе на мизинце выколола – знак, что неисправима. Распространяла слух, что живет с известным «автором» [1] . Но, как оказалось, девочка только изображала себя распущенной.
Врачебная комиссия удостоверила физиологический факт: обследованная несовершеннолетиям гражданка – девственница. Справка произвела неизгладимое впечатление на судей. Дали ей за гоп-стоп всего три года, и еще с отсрочкой приговора.
1
«Автор» – уголовный авторитет.
И вот прошло несколько месяцев. Договариваюсь с таксистом – он обождет. Вхожу в обшарпанный подъезд. Дверь в квартиру Даши полуоткрыта. Слышны детский плач и ее голос. Возникаю в дверях, как привидение. Даша смотрит ошарашенно. Не ожидала, что выполню обещание и навещу ее при случае.
Странно. Она еще бледней, чем тогда, в следственном изоляторе. Но быстро приходит в себя, выдавливает улыбку.
– Приветик!
Осматриваюсь. Двухкомнатная квартира пуста, шаром покати. Одни матрацы на полу, сложенные стопкой, как в спортзале маты.
– Переезжаете?
Даша усмехается.
– Ага, переезжаем. Родители все продали, алики несчастные.
Рассматриваю детей. Не истощены, но точно голодные.
– Тухленько нам… вот и ревут, – подтверждает Даша. – Да заткнитесь вы уже! – без зла прикрикивает она на брата и сестренку. – Как же мне скучненько! – вырывается у нее. – Как я хочу в тюрьму! Просто мечтаю.
Вынимаю из бумажника все, чем богат. На неделю им троим хватит.
– Ого! – реагирует Даша. – Это как бы милостыня, что ли?
Говорю, что это только половина гонорара за очерк о ее похождениях.
– Вы что ж, со всеми так делитесь? Или запали на меня? – часто моргает Даша.
Пропускаю подначку мимо ушей.
– Понятно, все-таки милостыня. Не многовато? – кривит губы Даша.
– Где же родители? – интересуюсь.
– В реанимации. Немножко отравились какой-то дрянью. Ни фига! Выживут, они бессмертные.
Ну что я могу сделать? Напишу письмо от имени редактора в адрес местной власти. Должны помочь Даше.
– Ладно, метелка, меня такси ждет, – направляюсь к выходу.
Слышу за спиной:
– Может, телефончик оставите? Буду в Москве – звякну.
– Уж не собираешься ли на гастроли?
– Типа того. У вас в Москве клево одеваются.
– Но там быстро повяжут.
– Вот и чудненько. Говорят, в московских тюрьмах лучше кормят.
Говорю по-свойски:
– Даша, вход туда – рубль, выход… сама знаешь сколько. Оно тебе надо?
– Интересненько! Нашли чем напутать, – кокетливо цедит Даша. И неожиданно спрашивает: – А вы немножко псих, да? (Я не успеваю ответить.) Это плохо. Но спокойные еще хуже. Ладно, дуйте в свою Москву.