Футбольный театр
Шрифт:
Но имя этого замечательного конферансье впоследствии знала вся страна.
Много лет спустя иные из моих не очень близких знакомых, считавшие меня, так сказать, чистокровным спортсменом и тренером, удивлялись, прослышав о моем актерском образовании, о том, что в молодости служил я актером. Их удивляло это сочетание несхожих вроде бы занятий. Говорили: причуда, дескать, судьбы. В подтексте звучало: актер, мол, профессия умственная, а футболист нечто противоположное. Однако мнение все больше исходило от людей, которые никогда не занимались ни тем, ни другим.
Я часто задумываюсь над простым русским словом
И сейчас еще не изжила себя до конца традиция противопоставлять людей искусства людям спорта. В иных фильмах, чтобы подчеркнуть утонченность натуры человека от искусства, ему противопоставляют ограниченного, грубоватого, туповатого спортсмена. В других наоборот: музыкант – трусливый, хлипкий, эгоистичный, спортсмен же – достойный, сильный, мужественный.
А между тем, еще раз скажу, искусство и спорт манят к себе очень сходные натуры, близкие психологические типы.
Начать с того, что и к тому и к другому тянутся люди, в которых живет природная потребность к публичному самовыражению, некий артистизм. И они-то больше всего и преуспевают и тут и там.
Далее. Искусство и спорт шире всего открывают двери людям, которым присуще нечто похожее на импровизационный талант. В футболе, скажем, без такой способности далеко не уйдешь.
Затем: нужно уметь с глубокой серьезностью относиться к делу, которое полностью держится на условности. Поверить в него до конца – это тоже задача. И для этого тоже необходим определенный склад ума. Многие из тех, кто пытался служить театру, не состоялись как актеры только потому, что не могли до конца поверить в свою жизнь на сцене. Футболист нуждается в таком свойстве значительно меньше, однако все же нуждается. Соглашусь, что это довольно спорное человеческое качество, возможно, за ним и впрямь скрывается некоторая наивность, инфантильность…
Мне говорили, что где-то на Западе социологи провели исследование и установили, что большинство преуспевающих атлетов обладают сильно развитым эстетическим чувством и тягой к гармоничным видам деятельности. Мне это кажется достоверным. Я замечал, что у больших спортсменов-футболистов чаще всего хороший музыкальный слух, они любят музыку и сами любят музицировать доступным им способом, как правило, конечно, петь.
Я уж не говорю о том, что людям искусства, как и спортсменам, нужны хорошая реакция, сноровка и крепкое здоровье.
Нет, я далеко не единственный, кто сочетал в своей трудовой жизни футбол со сценой. Нынешнее старшее поколение еще помнит, вероятно, некогда популярного исполнителя эстрадных песен Казимира Малахова – того самого, в чьем исполнении впервые был записан эстрадный романс
От гимназии к дому нас вела довольно длинная дорога (гимназия находилась в Толмачевском переулке, возле Третьяковской галереи, а дом, как уже говорилось, на Дербеневской). Но мы проходили ее так долго, будто одолевали ползком.
После уроков мы со Стрельцом не могли устоять от соблазна заглянуть на стадион (благо он на пути!) – только на минуту… И оставляли там полчаса. Потом наши пути расходились, но расставаться не' хотелось, Приятель брался меня провожать.
Так было и на сей раз. Поближе к дому нас привлек церковный двор. Здесь в это время можно без опаски погонять тряпичный куль, разыграть комбинацию другую.
Обыграв Стрельца в дриблинге, я послал этот, с позволения сказать, мяч метров на двадцать пять и рванулся вперед. Но Николай обогнал меня, подхватил мяч и провел его меж двух булыжников, обозначавших ворота… И так было почти всегда – я значительно уступал ему в скорости.
Расстроенный, присел на скамейку. Он подсел рядом, и пару минут мы молчали. Потом он сказал:
– Плохо с места берешь. Начального рывка нет. На том и теряешь секунды… Сразу надо принимать! Потренируйся.
Мы разошлись по домам. По дороге, увлеченный этой мыслью, я то и дело с шага резко переключался на бег и со стороны походил, вероятно, на умалишенного.
Подойдя к парадной, распахнул дверь и бросился вверх по лестнице, беспорядочно перескакивая то через две, то через три ступеньки. Я слышал, как привычно заскрипела за мной дверь, возвращаясь в исходное положение. Я оглянулся и вдруг хвастливо подумал: ай да я! Пока, мол, дверь закрывалась, пролетел весь марш. Впрочем… не весь – двух ступенек не дотянул. Вот где отработка стартового рывка!
Я вернулся, сбросил ранец и распахнул дверь до отказа. В обратное движение ее приводила довольно слабая пружина.
Пересчитал ступеньки. Их одиннадцать. Одиннадцатая – площадка. Изготовившись, сгрупировавшись, стремительно бросился вверх. Ноги цеплялись за чуть выступавшие карнизы каменных плит, проскакивали мимо опоры или срывались, наступив лишь на самый ее край. Я с трудом сохранял равновесие, удерживался, хватаясь рукой за перила. С замиранием сердца ждал хлопка. И он прозвучал, когда был… на седьмой ступеньке. Проклятая дверь – слишком рано хлопнула!
Снова спускаюсь вниз и снова взмываю вверх. Восьмая ступенька.
И так с десяток раз – седьмая, восьмая, седьмая, восьмая… Я не могу даже достигнуть результата своей первой, спонтанной попытки. Он оказался самым лучшим… Почему?!
И до меня вдруг доходит – потому, что паника, суматоха. Одно лишь сумасбродное желание как-нибудь успеть. И с каждым разом растущая боязнь, переходящая почти в страх – не успею…
Не спешить! – решил я. На результат потом. Сперва нужно отработать равномерность шага, а стало быть, прежде всего точность попадания ноги на ступеньку. Затем надо определить длину шага – через одну или через две? Через одну. К тому же не прыгать, а бежать. Ведь до сих пор я, по сути дела, прыгал – отталкивался от каждой ступеньки и терял на это время.