Футбольный театр
Шрифт:
Позднее, став тренером, я вспомнил этот случай и понял, что тонкий, хитрый, опытный Иван Иванович великолепно знал психологию людей и отлично умел играть на ней. Он намеренно прикинулся этаким наивным простачком, убежденным, что все зависит от моего желания, – захочу, мол, забью голы, а не захочу, так и не забью. К тому же он прекрасно знал, как воспринимается его общественное положение – и спортивное и профессиональное – нами, мальчишками. Слово «полицейский» в те времена звучало весьма грозно. И не просто полицейский, а околоточный! Это в его обязанность входило присматривать за молодежью, отвлекать ее от каких-либо «темных» дел. Считалось,
В матче со «Спартой» я из кожи вон лез, чтобы оправдать эту высокую веру в меня и забил-таки два гола. Мы выиграли со счетом 3:2.
Вернувшись в раздевалку, обнаружил корзинку, перевязанную голубой лентой и заполненную полутора десятками пирожных.
Помню, подошел к Прудниченкову и сказал:
– Иван Иванович, я ведь не за пирожные…
– Я понимаю, Миша. Конечно. Ты из уважения к моей просьбе.
Домой я приехал втройне счастливый. И оттого, что выиграли матч, и оттого, что 70 процентов этой победы обеспечил я, и еще потому, что в голове моей не переставая звучали слова Прудниченкова: «Миша, ну что тебе стоит?…» Какова популярность?! Ну и ну! Дальше последовал стратегический вывод: мои футбольные дела идут круто в гору! И, уже лежа в постели, засыпая, неожиданно вспомнил: о чем это «кое о чем» он собирался со мной поговорить?
Вечером другого дня на квартире меня посетил околоточный. И по делам отнюдь не криминальным. Он долго расхваливал коллектив СКЗ, рассказывал, как ребята сами строили стадион – ставили забор, вскапывали и ровняли футбольное поле, помогали строить павильон… Потом заговорил о «Мамонтовке», но не хулил ее, а упирал на то, что, по его мнению, я не вписываюсь в этот коллектив и никогда не впишусь, поскольку там играют спортсмены хоть и сильные, но великовозрастные и потому с ничтожной спортивной перспективой… Я стал догадываться, куда клонит мой гость. В заключение он сказал:
– Наши ребята тебя очень уважают. Даже любят, считают, что ты не только хороший игрок, но и парень хороший. У нас ведь как: подбирают, чтобы не только спортсмен сильный был, но и человек чтоб приличный. Мы плохого не возьмем, пусть он хоть чемпион-расчемпион… Ребята наши говорили, что хотели б видеть в команде такого парня, как ты…
Он приходил еще не однажды. Посещения его стали почти регулярными – раз в две недели, а то и каждую. И наступление вел широким фронтом, забирая меня в кольцо. Попутно он соблазнял моих братьев Сергея и Николая записаться в СКЗ – предложил им на выбор: теннис, крокет, легкую атлетику. Это ему удалось довольно быстро. Братья предпочли теннис и посещали клуб с радостью, приходили домой веселые, счастливые. Вот тогда и пошел задуманный Прудниченковым двусторонний нажим. Иван Иванович рассчитывал точно…
Я долго держал оборону. И прежде всего оказывал сопротивление самому себе. Ведь и сам не без глаз – еще до кампании Прудниченкова видел все, о чем он мне говорил. СКЗ действительно прекрасный клуб. Образ жизни, который ведут его члены, мне и в самом деле по душе. Меня тянуло к ним. Но осознать эту тягу не только не хотел, но и просто боялся. На страже верности клубу стояла моя благодарность – в «Мамонтовке» я сделал первые шаги в большой (по тем временам) спорт, она дала мне путевку в футбольную жизнь.
Однажды, переживая
Мамонтовцы решили вопрос по-человечески, без своекорыстия. Кто-то из них сказал:
– Раз человек хочет уйти, значит, ему так лучше. Зачем доказывать, что здесь ему хорошо, а там будет плохо? Кто может взять на себя такую ответственность – убеждать человека в том, чего сами не знаем? А уж чего и знаем в душе, так боюсь, что… не в нашу пользу… Да и вообще – зачем насильно держать человека, злоупотреблять его совестью? Мы не должны так поступать. Хочет уйти? Пусть уходит. Возражать не имеем права.
Словом, вопрос был решен, и 31 декабря, в конец «Юрьева дня» и в канун Нового года, я подписал свою карточку. Это произошло вечером, и Прудниченков потратил оставшиеся до Нового года часы, чтобы засвидетельствовать этот факт в Московской футбольной лиге. К двенадцати часам ночи я уже входил в 1-ю команду СКЗ, где мне заготовили место левого среднего нападающего.
Вместе со мной сюда перешел и брат Александр, которого определили во вторую команду. Теперь все братья Сушковы стали членами СКЗ – напоминаю: Сергей и Николай играли здесь в теннис.
Этот эпизод побуждает меня к разговору о некой этической проблеме, актуальной и сегодня: насколько нравствен вообще переход из команды в команду?
Стоит спортсмену (особенно от большого спорта) перейти в какое-то добровольное общество из другого, не менее ДОБРОВОЛЬНОГО, как его тут же клеймят бранным словом «перебежчик», обвиняют чуть ли не в продажности и аморальности, а в газете по этому случаю появляется проблемная статья о нравственности атлета, спортивной этике и воспитании клубного патриотизма.
Удивительно, но именно в добровольном спорте возник некий неписаный закон, который накрепко привязывает игрока к команде, часто удерживает в ней вопреки его воле.
Начинаются разговоры: ты, дескать, предатель, бросил родной коллектив и товарищей только потому, что у тебя появились большие виды на квартиру, и пр. и пр. Я, однако, хорошо знаю спортсменов и твердо могу сказать: не в том суть. Хотя быт для человека, как известно, дело не последнее, подавляющее число переходов объясняется вовсе не материальными соблазнами.
Спортсмен – человек творчества. И творчество – самый главный стимул, что побуждает его работать в поте лица. В коллективных видах спорта, таких, как, скажем, футбол, хоккей, атлет творчески накрепко связан с командой. Его личный успех полностью зависит от успеха общего. Поэтому, уходя из клуба, он прежде всего нанесет ущерб своим собственным творческим интересам. А это жертва, на которую он может пойти только в самом крайнем случае. Если у него по этой вот спортивно-творческой линии все в порядке – его признают, уважают, он чувствует себя на месте, то вряд ли покинет свой коллектив, как и чем бы его ни соблазняли. Исключения из этого правила, возможно, не так уж редки, но они все-таки исключения, и я не стану заострять на них внимания. Скажу только: «ландскнехты» от спорта – люди неразборчивые, способные пойти куда угодно и на что угодно, лишь бы побольше заплатили – явление позорное. И вдвойне позорное, поскольку нынче у нас восьмидесятые годы, а не десятые, – новое время, новая этика, новый человек, и на этом фоне подобная продажность особенно нетерпима.