Фюрер как полководец
Шрифт:
Однако других генералов в 1939 г. в его распоряжении не было, и войну пришлось начинать и вести с теми, что были. Гитлер говорил: «Я требую от своих генералов и офицеров три вещи. Первое – чтобы они соответствовали своей должности, второе – чтобы они честно докладывали мне о ситуации, и третье – чтобы они подчинялись».
В целом германские военные по своим качествам превосходили всех своих противников. Но были у них и недостатки, в первую очередь узкий кругозор. Как подчеркивал британский историк Лиддел-Гарт: «Немецкие генералы обучались военному делу глубоко и всесторонне, с юности посвящая себя совершенствованию мастерства, но не уделяя особого внимания проблемам политическим. Такие люди обычно становятся чрезвычайно компетентными в своем деле, но напрочь лишаются воображения».
Фюрер испытывал недоверие к аристократии. В
В первую очередь Гитлера раздражала недостаточная агрессивность генералов. Еще до начала войны он говорил: «Что это за генералы, которых я, как глава государства, должен гнать на войну?! Было бы правильно, если бы мне пришлось спасаться от стремления генералов к войне!» Адъютант фон Белов отмечал, что фюрер постоянно произносил упреки в адрес командования сухопутных войск и его доверие к ним уже в конце 1930-х годов заметно упало. В своей речи, произнесенной 30 января 1939 г. перед высшими офицерами Вермахта, Гитлер сначала обличал «пессимистические элементы», засевшие в военном руководстве, а потом критиковал царивший в этих кругах со времен Шлиффена «интеллектуальный дух». Германский офицер, по его мнению, должен был быть «верующим в национал-социализм офицером». «Я не требую от людей ума. Я требую жесткости», – говорил фюрер.
22 августа Гитлер выступил с речью перед генералами и адмиралами с целью поднять их боевой дух перед предстоящим нападением на Польшу. После нее он пожаловался своему адъютанту Шмундту, что военные ему не доверяют и пытаются держать вдали от командных вопросов и задач сухопутных войск.
Вскоре после начала войны Гитлер стал выказывать генералитету явные признаки неуважения. Так, 5 октября он прибыл в Варшаву, дабы присутствовать на параде, посвященном победе над поляками. Генералы ожидали главнокомандующего в ангаре за накрытым столом. Однако тот только заглянул туда, предпочтя общение с простыми солдатами, после чего направился к своему самолету. В это же время перед началом совещания с офицерами Люфтваффе он говорил окружающим: «Вот идет мой трус № 1 (Браухич), а вот идет мой трус № 2 (Гальдер)». К удивлению Гитлера, ошеломляющий успех польской кампании никак не прибавил решительности большинству его офицеров, наоборот, многих из них устраивала позиционная война на Западе. А к примеру, Браухич и Райхенау вообще открыто высказались против планов наступления на союзников. Фюрер, естественно, расценил все это как нежелание сражаться и предательство.
Для проведения «политико-воспитательной работы» с генералами и офицерами были организованы специальные собрания и встречи, на которых выступали нацистские ораторы Геббельс, Лей и Геринг. Основным тезисом их выступлений было утверждение, что Люфтваффе остается вне подозрений, большинство адмиралов также вполне надежны, а вот на «сухопутчиков» полагаться нельзя. Высшей точкой этой обработки стала речь Гитлера перед представителями командования Вермахта 23 ноября 1939 г. По словам британского военного историка Уилера Беннета, Гитлер настолько «электризовал» присутствующих, что они «все как один сплотились вокруг своего фюрера и выразили поддержку его взглядам, включая тех, кто ранее выражал с ним несогласие по разным причинам». Фюрер утверждал, что все зависит от командиров: «С немецким солдатом я добьюсь чего угодно, если только им
Сам Гитлер считал, что его речь произвела впечатление, на которое он сам рассчитывал. Чтобы довершить начатое, он после совещания вызвал к себе Гальдера и Браухича, чтобы прочитать им лекцию о «духе Цоссена» и о том, что он собирается с ним сделать. Вернувшись с «беседы», оба генерала выглядели смертельно напуганными и готовыми безоговорочно выполнять все, что им прикажут.
Позднее генерал Гудериан довел до сведения фюрера, что многие офицеры весьма недовольны необоснованными нападками на них. Тот уверил его, что все сказанное в первую очередь относится к руководству ОКХ, в т. ч. к Браухичу. Последнего Гитлер вообще считал пораженцем. Однако заменить того своим любимчиком генералом Райхенау Гитлер отказался, так как тот раздражал его своей излишней самостоятельностью. Да и вообще полноценной замены Браухичу просто не было.
В дальнейшем фюрер нередко позволял себе издеваться над военными. Так, в сентябре 1941 г. он обвинил Кейтеля в дезинформации и заявил, что ему приходится работать с болванами. Фельдмаршал был сильно оскорблен и хотел даже подать в отставку либо застрелиться, но Йодль отговорил его. Позднее в своем окружении Гитлер заявил, что у Кейтеля «мозги, как у билетера в кинотеатре». И был, надо сказать, недалек от истины. Во время одного из совещаний фюрер в порыве эмоций сказал: «Кругозор моих фельдмаршалов – размером с унитазную крышку». Сами фельдмаршалы, при этом присутствовавшие, ничего не сказали, и только генерал-оберст Гальдер потом потребовал, чтобы в его присутствии фюрер воздерживался от подобных выражений. И тот, осознав, что зашел слишком далеко, согласился. Этот факт показывает, что при всей своей несдержанности Гитлер все же оставался весьма демократичным.
В конце 1941 г. Гитлер фактически довел до инфаркта Браухича. Начальник Генштаба Гальдер записал в дневнике: «По-видимому, произошел более чем неприятный разговор, в течение которого говорил один фюрер. Он осыпал главкома упреками и бранью и надавал необдуманных приказов». Гитлер постоянно ругался с Браухичем, обвинял его в том, что он «не руководит, а только потакает командованию групп армий» и т. п. В итоге в ноябре – начале декабря 1941 г. здоровье генерала сильно ухудшилось, произошло несколько сердечных приступов и срывов. 19 декабря после двухчасовой беседы с фюрером тот был отправлен в отставку. Тем самым во время кризиса под Москвой Гитлер и ОКВ как бы указали Вермахту на виновника неожиданных неудач на Восточном фронте. Чуть позднее, в январе 1942 г., фюрер говорил: «Если бы Браухич оставался на своем посту хотя бы еще несколько недель, дело бы кончилось катастрофой. Он не солдат, он просто ничтожество и ненадежный человек».
После зимы 1941–1942 гг. недоверие Гитлера к генералитету возросло. Тот же Гальдер в январе 1942 г. писал: «В гауптквартире фюрера вновь разыгралась драматическая сцена. Он высказал сомнение в мужестве и решительности генералов». Впрочем, и самого начштаба сухопутных войск фюрер не особо уважал. По утверждению Шмундта, Гитлер всегда считал Гальдера «выжившим из ума сельским учителем», который «пока выговорит слово, положение на фронте уже изменится».
В сентябре 1942 г. состоялся интересный разговор генерала Шмундта, тогда занимавшего должность начальника Управления личного состава сухопутных войск, с адъютантом фюрера Гюнше. Находившийся в нетрезвом состоянии Шмундт, только что получивший от шефа золотой партийный значок, рассказал Гюнше: «Фюрер требует, чтобы высшие командные посты замещались людьми, которые, во-первых, были бы преданы ему, во-вторых, достаточно гибки для того, чтобы соглашаться с его гениальными идеями и планами, и в-третьих – беспощадны в войне». Он уверял, что Гитлер обманут генералами, которые оказались не в состоянии осуществить его планы на фронте. Откровения главного кадровика Вермахта закончились за полночь пьяными песнями, а также хулиганством – заколачиванием двери комнаты главного адъютанта Шауба.