ФЗЗ. Книга 2
Шрифт:
— Ноэми, что это?
Итон не то возмутился самоуправством, не то удивился моей расторопности, но посмотрел так строго, что я поспешила сделать приглашающий жест в сторону накрытого стола и с достоинством пояснить:
— Ваш завтрак, господин ректор.
На огромном серебряном блюде, оставшемся ещё от прошлого директора, в россыпи белых крошек лежали два криво отрезанных куска хлеба толщиной в три моих пальца. Сверху сиротливо возлежали кусочки сыра, до того тонкие, словно с головки сыра снимали стружку или терли теркой, а потом побросали получившееся на хлеб. Еще
Технически это был уже омлет, так как желтки растеклись и смешались с белками. Пришлось подойти к делу творчески и украсить получившийся блин специями. Вышло восхитительно! Аккуратные круги черного перца и паприки, а в центре искрошенные листья (специально, что бы кое-кто чересчур находчивый не смог вынуть их из блюда пальцами) жгучетравы. Блюдо подавалось в деревенском стиле, то есть как было: в сковороде на деревянной подставке, накрытое прозрачной крышкой.
Итон смело поднял вышеупомянутую, самонадеянно втянул воздух носом и… рванулся к окну. Предусмотрительно зажав нос руками, я украдкой наблюдала, как ректор распахивает оконные створки, роняя горшок с засохшей геранью, и жадно втягивает в легкие свежий воздух.
— Обучающаяся, это не завтрак, а… оружие уничтожения ректоров!
— Уж простите, — вздохнула я, беспомощно разводя руками. — Сказывается отсутствие практики. Вот если бы вы попросили меня устроить покушение или сбить с дерева белку, находясь на крыше движущегося по буеракам мобиля…
Итон хмыкнул, прикрыл окно и, издевательски буркнув «хозяюшка», пошел проявлять самостоятельность. Присев к столу, я цапнула приготовленный для неблагодарного мужчины бутерброд и начала отщипывать от него небольшие кусочки.
— Я жажду подробностей, — напомнила хозяину дома, склонившегося над ящиком в поисках другой сковороды.
— Подробностей… — задумчиво повторил Итон.
Сковорода находиться отказывалась, поэтому повар оценивающе осматривал кастрюли и ковши, видимо, решив обойтись на завтрак вареными яйцами.
— Их не так много, как тебе хотелось бы. Будучи ребенком, мой дядя учился на королевской яхте морскому делу. Bо время прогулки по заливу принц Эддар едва не вывалился за борт, но Ильсор его спас. В благодарность молодой наследник приблизил юного моряка. Несмотря на очевидную разницу в положении, они дружили, долго. И даже, когда моя мама забеременела и родила на свет меня, никто из домашних не подумал обвинить в этом принца. И хотя я считался бастардом, позорным пятном на репутации рода, дядя настоял, чтобы по традиции меня, как и остальных мужчин семьи, отдали на флот.
Итон суетился возле плиты, стоя ко мне спиной и только изредка поворачиваясь боком, а я внимательно слушала, окончательно убедившись в том, что, испортив завтрак, поступила разумно. Говорить о чем-то серьезном и болезненном вот так, между делом, было намного проще, чем с глазу на глаз. Ему не было нужды ловить мои сочувственные взгляды, а мне скрывать клокочущие внутри чувства.
Щелчком пальцев выключив огонь, господин ректор снял все ещё весело посвистывающий чайник. Кипяток тонкой струйкой устремился в стеклянный заварной чайник, чаинки заплясали
— Эддар победил в схватке, стал королем Аристалии, и ему очень быстро подобрали подходящую по статусу жену. Мама не показывала, каким ударом это для нее стало. Никому. Я был в плаванье, когда она сильно заболела и за несколько месяцев окончательно угасла. Вернулся я уже к похоронам… Вот и все, что мне известно.
Прозвучало буднично и отстраненно, но я почувствовала за этими словами всю его боль, одиночество и… бессилие. Разлив по чашкам заварившийся чай и переложив на тарелки сварившиеся яйца, а также новые бутерброды (не чета моим), Итон в полном молчании заново накрыл на стол и сел напротив.
— И вы никогда не говорили с отцом об этом? Не просили признать? Король вообще в курсе?! — потрясенно выпалила я.
— Отчего же, — откликнулся Итон, с куда большим энтузиазмом счищая скорлупу, чем участвуя в диалоге. — Мама вела дневники, которые после своей смерти велела отправить Эддару. Когда я вернулся, меня ждала официальная бумага, подтверждающая мой новый статус и указ переехать в королевский дворец. Я порвал и сжег обе бумаги, написал королю записку и снова уплыл в скитания.
— Но почему?!
Воображение уже пыталось представить, что было бы, появись в королевском саду принц Итон. Представляю, как вытянулись бы лица средних наследников и как засопел от досады Джером! Наверное, из всех нас только Глош смог бы подружиться с королевским бастардом, но то Глош…
— Мне это было не нужно.
Спокойный и ровный голос ректора заставил воображение угомониться.
Мой собеседник умолк, занятый быстрым поглощением еды, а я вертела горячую чашку, пытаясь решить, стоит ли задавать следующий вопрос или нет, пока все-таки не решилась.
В конце концов, когда ещё по моей улице проедет парад откровенности?
— Вы отказались от рода своего отца, но принял ли король отказ?
С виду Итон не изменился. На лице было все тоже голодное благодушие, рука, накладывающая в чай пять ложек сахара (и как у него не слипнется от такого количества сладкого?), не проронила ни крупинки.
— B ту ночь у анти источника…
Я заколебалась. Желания вспоминать свою, пусть и несостоявшуюся, но все-таки кончину, не было. Ректор, кажется, это понял, поднял на меня глаза и хитро улыбнулся.
— Когда я тебя спас?
— Когда вы едва меня не утопили! — возмущенно выпалила я, сердито глядя на мужчину. — Bы тогда сказали: «Не смей умирать у меня на руках»… Я видела ее в ваших воспоминаниях, когда мы слились. Ей вы сказали то же самое…
Не нужно было быть эмпатом или менталистом, чтобы увидеть его боль от потери. Опустив голову, Итон поднес чашку к губам и сделал большой глоток.
— Эддар не привык, чтобы ему перечили. — Чашка опустилась на стол с глухим звуком, похожим на тот, с которым опускает молоточек судья. — Он счел мою невесту недостойной королевского бастарда и отдал соответствующий приказ. И так будет с любым дорогим мне человеком, покуда я не смирюсь со своей участью.