Г?ра
Шрифт:
Шучорита сидела напротив и из-за веера внимательно наблюдала за Горой; она слышала, что он говорит, но в смысл его слов не вникала. Если бы до ее сознания дошло, что она, не отрывая глаз, смотрит на молодого человека, Шучорита, наверное, сгорела бы со стыда. Но она не замечала этого. Гора сидел напротив нее, он чуть наклонился вперед и положил на стол свои громадные кулаки; свет лампы падал на его большой светлый лоб. Он то презрительно смеялся, то сердито хмурился. Но за этой сменой выражений чувствовались внутреннее достоинство и спокойная уверенность человека, для которого спор отнюдь не был состязанием в красноречии и чьи взгляды сложились в результате долгих раздумий и наблюдений. Убеждением проникнут был не только его голос: выражение глаз, каждый жест, весь его облик свидетельствовали о том, что он глубоко уверен в своей правоте. С удивлением смотрела Шучорита на Гору. Ей казалось,
Она так часто говорила с Биноем о Горе, что в ее представлении он уже давно превратился в вождя партии, человека стойких убеждений, посвятившего себя служению родине. Но сейчас мысль о его общественных заслугах, о пользе, которую он принесет со временем своей стране, отступила в сторону, и ее взору явился просто человек. Подобно тому как луна вызывает морские приливы, не считаясь при этом ни с местом, ни с временем, так и Гора взволновал сегодня душу Шучориты, заставил ее забыть о благоразумии и хороших манерах и наполнил всю ее искрящейся беззаветной радостью. Первый раз в жизни внутренний мир человека открылся ей, она словно заглянула ему в душу — и, потрясенная, забыла о себе.
От Харана-бабу не ускользнуло напряженное внимание, с которым девушка слушала Гору, и это вовсе не способствовало убедительности и вескости его собственных аргументов. Наконец, не в состоянии более сдерживать себя, он встал и, обращаясь к Шучорите, как будто она была ему близкой родственницей, сказал:
— Шучорита, выйдем на минуту в ту комнату, мне нужно кое-что сказать тебе.
Шучорита вздрогнула, как от удара. Отношения девушки с Хараном-бабу были таковы, что он мог позволить себе говорить с ней в таком тоне, и в другое время она не обратила бы на это никакого внимания, но сегодня, в присутствии Горы и Биноя, его фамильярность оскорбила ее. Она не могла простить Харану взгляда, который бросил на нее Гора. Сначала девушка сделала вид, что не слышала слов Пану-бабу, но когда он повторил уже с некоторым раздражением в голосе: «Ты слышишь, Шучорита? Мне нужно поговорить с тобой. Пойдем в ту комнату», — она, не подымая головы, ответила:
— Скоро вернется отец. Подождем до его прихода.
Биной поднялся.
— Мы, наверное, вам мешаем, — сказал он, — да и нам уже пора.
— Нет, нет, Биной-бабу, — торопливо ответила девушка. — Пожалуйста, не уходите. Отец ведь просил вас дождаться его. Он сейчас вернется.
В голосе ее слышалась мольба. Так могла бы умолять о пощаде лань, которую готовились выпустить в лес навстречу охотнику с заряженным ружьем.
— У меня, к сожалению, нет времени. Я ухожу, — заявил Харан-бабу и стремглав выбежал из комнаты. В следующее мгновение он пожалел о своем опрометчивом поступке, но вернуться обратно было уже неудобно.
Шучорита сидела, низко опустив пылающее от стыда лицо, и тщетно старалась придумать тему для разговора. Вот когда Горе представилась возможность внимательно рассмотреть ее.
Где же заносчивость и развязность, которые он в мыслях всегда приписывал образованным девицам? У нее, вне всякого сомнения, было очень умное и живое лицо, но присущие девушке скромность и застенчивость чудесным образом смягчали его выражение и придавали ему нежное очарование. Как правильны были черты ее лица! Как чист и безоблачен лоб, ясный, словно просвет осеннего неба, сколько прелести в очертании ее губ, похожих на свежие розовые лепестки; они сомкнуты, но слова трепещут на них, готовые сорваться. До сих пор Гора еще никогда не видел вблизи одежду современных женщин и осуждал новую моду, по существу не зная ее. Сегодня же сари, по-новому драпировавшее изящную фигурку Шучориты, показалось ему восхитительным. Одну руку она положила на стол. Эта рука, выглядывавшая из широкого, присборенного у запястья рукава блузки, словно несла Горе вдохновенный призыв ее нежного сердца.
Неярко горела настольная лампа, стоявшая рядом с Шучоритой. При ее мягком, спокойном освещении комната с затаившимися по углам тенями, с картинами на стенах, с удобной красивой мебелью приобрела вдруг в глазах Горы странное очарование, словно она стала уже не просто комнатой, а олицетворением домашнего очага и уюта, созданного прикосновением искусных и заботливых женских рук. Что-то теплое и живое коснулось сердца Горы, и вслед за этим горячая волна прихлынула и сладкой истомой обволокла его сердце. Никогда еще не испытывал он подобного чувства.
Гора пристально смотрел на девушку. Вся она, начиная
Некоторое время после ухода Харана все смущенно молчали. Первым нарушил молчание Биной.
— Вы помните, о чем мы с вами говорили в прошлый раз? — обратился он к Шучорите. — Ну так вот, было время, когда я, как и многие другие, верил, что для нашей страны, для нашего общества, для нас самих нет никакой надежды, что мы никогда не достигнем совершеннолетня и Англия вечно будет нашим опекуном, что какие бы то ни было перемены к лучшему невозможны и что бороться против могущества англичан и против глубокого невежества нашего общества немыслимо. Большинство наших соотечественников и до сих пор продолжает так думать. Подобные мысли делают одних людей алчными, других — апатичными. Вот почему средний бенгалец ни о чем, кроме служебной карьеры, не думает, а у богатого весь смысл жизни заключается в том, чтобы добиваться от правительства всяких титулов и званий. У нас нет никаких перспектив — прожили день, и ладно… оттого мы и не строим никаких планов, да для этого у нас и нет никаких оснований. Одно время я серьезно подумывал поступить на государственную службу, воспользовавшись протекцией отца Горы, но Гора так на меня напустился, что я живо пришел в себя.
Заметив, что последние слова Биноя несколько удивили Шучориту, Гора сказал:
— Не подумайте, что я возражал потому, что был зол на правительство. Нет, дело в том, что люди, состоящие на государственной службе, очень часто приписывают себе власть, принадлежащую государству, начинают гордиться своим могуществом и образуют класс, который стоит особняком от всего остального населения. С каждым днем я все больше и больше убеждаюсь в этом. У меня есть родственник, помощник судьи, теперь он уже в отставке. Так вот, пока он еще работал в суде, окружной судья, англичанин, часто упрекал его: «Бабу, почему вы так часто выносите оправдательные приговоры?» На это он неизменно отвечал: «Для этого у меня есть веская причина, сахиб. Для вас подсудимые, которых вы отправляете в тюрьму, немногим выше собак и кошек. А мне они братья». В те дни у нас было немало людей, которые решались говорить такие благородные слова, были и английские судьи, которые выслушивали и понимали их. Но с каждым днем лакейская ливрея все сильнее привлекает людей, и теперешний судья-бенгалец тоже смотрит на своих соотечественников, как на собак. На опыте доказано, что чем выше поднимается он как чиновник, тем ниже опускается как человек. Его опора — чужие, пришельцы, поэтому он невольно начинает смотреть сверху вниз на свой народ, а это неизбежно кончается тем, что он становится несправедливым по отношению к этому самому народу. Ни к чему хорошему это не ведет!
И Гора так ударил кулаком по столу, что в лампе заметался язычок пламени.
— Гора, этот стол не собственность правительства, — улыбнулся Биной, — а лампа принадлежит Порешу-бабу.
Гора громко расхохотался, и смех его разнесся по всему дому. Шучорита была удивлена и в то же время немало обрадована тем, что Гора понимает шутку и может по-детски, безудержно смеяться. В ее представлении люди, посвятившие себя великим идеям, были начисто лишены этого качества…
Гора говорил в этот день о многом, и хотя Шучорита слушала его молча, одобрение, которое он читал в ее глазах, все больше воодушевляло его.
— Мне хочется, чтобы вы запомнили одну вещь, — обратился он наконец непосредственно к Шучорите. — Глубоко заблуждаются люди, которые считают, что стать такими же сильными, как англичане, мы сможем лишь в том случае, если будем стараться уподобиться им буквально во всем. Такое подражание приведет нас к тому, что мы и от одних отстанем, и к другим не пристанем. Нужно помнить, что Индия — страна особенная: у нее своя сила и своя правда; она достигнет успеха и сохранит самобытность только в том случае, если пойдет собственным путем. Если мы, изучая английскую историю, не сумели понять этого, значит, мы ничему не научились. Я прошу вас: слейтесь с Индией, примите ее со всеми ее достоинствами и недостатками. Если вы натолкнетесь на уродливые стороны, старайтесь исправлять их своими силами. А главное, не полагайтесь на чужое мнение, постарайтесь увидеть своими глазами, понять, передумать, почувствовать себя частицей Индии. Вы никогда ничего не поймете, если будете настроены против нее, если, с детства проникшись христианскими идеями, предпочтете смотреть на Индию со стороны. В этом случае вы лишь причините ей новые страдания и ничем не сумеете помочь.