Г?ра
Шрифт:
— Пойдемте к нам, Биной-бабу, ну пойдемте! — упрашивал он.
— Как же я могу? — спросил Биной.
— Но почему же не можете? — не отставал Шотиш.
— Вряд ли у вас очень обрадуются, если я так зачащу.
Но Шотиш не удостоил этот довод ни малейшим вниманием и только сказал:
— Нет, пошли!
Шотиш и не подозревал, как запутались и осложнились за последнее время отношения Биноя и его родных, и поэтому искренняя привязанность, которую мальчик питал к нему, особенно трогала юношу. Из всех обитателей дома, еще так недавно казавшегося ему земным раем, Шотиш один сохранил ясные, ничем не омраченные дружеские чувства к Биною.
— Пошли, брат, — сказал Биной, обняв мальчика. — Я провожу тебя до дому.
Обняв Шотиша, Биной словно ощутил всю сладость любви и ласки, которой Шучорита и Лолита окружали мальчика с самого детства.
Биной с наслаждением слушал мальчика, который всю дорогу без умолку болтал о каких-то посторонних пустяках. И в этом общении с чистой детской душой Биной смог на некоторое время забыть о своих собственных запутанных делах.
Дорога к дому Шучориты шла мимо дома Пореша-бабу. С улицы была видна гостиная Пореша во втором этаже. Когда они приблизились к дому, Биной не удержался и бросил взгляд на окно. Он увидел сидящего за столом Пореша-бабу. Разобрать, разговаривает он с кем-нибудь или нет, было нельзя, но было видно, что рядом с его креслом на низенькой плетеной табуретке, спиной к улице, сидит в позе примерной ученицы Лолита.
Возбуждение, в котором Лолита покинула дом Шучориты, не прошло ей даром. Она долго не находила себе места и наконец, не видя другого способа успокоить расходившиеся нервы, тихонько вошла в комнату отца. Таким миром и покоем веяло от Пореша-бабу, что нетерпеливая Лолита нередко приходила молча посидеть возле него, когда раздражение и беспокойство овладевали ею.
— В чем дело, Лолита? — спросил ее Пореш-бабу.
— Ни в чем, отец, — ответила она. — Просто у тебя тут так хорошо и прохладно.
Пореш-бабу прекрасно понимал, что сегодня она пришла к нему с разбитым сердцем; у него и самого на душе было тяжело. Он повел разговор о том и о сем, стараясь развеселить ее и понемногу отвлечь от черных мыслей.
Вот этой-то задушевной беседы отца с дочерью и был свидетелем Биной. Он невольно остановился, не отводя глаз от окна, и совершенно пропустил мимо ушей то, что говорил Шотиш. А тот как раз поставил на обсуждение чрезвычайно сложный вопрос из области военной тактики. Его интересовало в принципе, нельзя ли между своей и вражеской армиями расположить отряд дрессированных тигров и тем самым обеспечить победу? До этого момента вопросы и ответы следовали один за другим бесперебойно, и при этой неожиданной осечке Шотиш поднял глаза, чтобы узнать, в чем дело. Проследив взгляд Биноя, он увидел Лолиту и закричал:
— Лолита-диди, Лолита-диди, посмотри, я по дороге из школы встретил Биноя-бабу и привел его к нам!
Увидев, как вскочила со стула Лолита, как повернулся к окну Пореш-бабу, Биной отчаянно смутился, понимая, что причиной общего замешательства был он. Но делать было нечего. Простившись кое-как с Шотишем, он вошел в дом.
Когда он поднялся на второй этаж, Лолиты в гостиной уже не было. Чувствуя себя преступником, ворвавшимся к ним в дом и нарушившим их покой, он робко опустился на стул.
Как только с обычными вежливыми вопросами о здоровье и так далее было покончено, Биной сразу перешел к делу.
— Поскольку я не слишком ревностно соблюдаю правила и обряды, предписываемые
Еще за четверть часа до этого у Биноя не было ни ясного желания, ни решимости сделать это. Пореш-бабу был настолько удивлен, что некоторое время молчал.
— Но обдумал ли ты всесторонне этот вопрос? — наконец спросил он.
— В данном случае обдумывать, собственно, нечего, — ответил Биной. — Вопрос, по-моему, заключается в том — правилен ли этот поступок? Ответ на него может быть только один. С моим образованием невозможно искренне воспринимать религию, сущность которой фактически сводится к тому, чтобы как-нибудь, не дай бог, не нарушить определенных правил и честно соблюдать определенные обряды. Я не могу не видеть несоответствия на каждом шагу. Пока я связан с людьми, ревностно относящимися к индуизму, я неизбежно буду оскорблять их религиозные чувства, что с моей стороны очень нехорошо. Даже отбросив в сторону остальные соображения, я считаю, что должен все это в корне изменить, иначе я потеряю всякое уважение к себе.
Для Пореша-бабу столь многословное объяснение было совершенно необязательным. Нужно оно было самому Биною, чтобы укрепить его решимость. Теперь его просто распирало от гордости при мысли о том, что он оказался в самой гуще борьбы добра и зла, из которой — встав на сторону добра — он непременно должен выйти победителем. На карту сейчас было поставлено его человеческое достоинство.
— А совпадают ли твои взгляды в вопросах веры со взглядами «Брахмо Самаджа»? — спросил Пореш-бабу.
— Скажу вам откровенно, — ответил Биной после короткого раздумья. — Было время, когда я считал себя человеком религиозным. Я даже со многими ссорился по этому поводу, но теперь я убедился, что в вопросах веры я совершенный профан. И понял я это, познакомившись с вами. В моей жизни пока что еще не было случая, чтобы я почувствовал настоящую потребность в религии; не веря по-настоящему в ее необходимость, я до сих пор довольствовался принятой у нас религией и, давая волю воображению, упражнялся в софистике. Я никогда но ощущал потребности задуматься над тем, какая же религия истинна? И, собственно, интересовала меня не религия, а споры о ней. Чем труднее давалась победа в споре, тем больше я гордился такой победой. Я и теперь не могу с уверенностью сказать, станет ли для меня религия до конца истинной и необходимой. Несомненно одно: при благоприятных условиях и имея перед собой достойный пример, я со временем смогу разрешить для себя этот вопрос. И уж, во всяком случае, избавлюсь от унижения нести перед собой, как победное знамя, то, что в действительности противно моему здравому смыслу.
По мере того как он излагал Порешу-бабу свою точку зрения, доводы в защиту его теперешнего душевного состояния оформлялись, и скоро он заговорил с таким жаром, словно давно уже пришел к этому решению, заранее взвесив все «за» и «против».
Тем не менее Пореш-бабу настаивал, чтобы он повременил с окончательным решением, — и это дало Биною повод предположить, что Пореш-бабу, по-видимому, недооценивает твердости его намерений. Подобное предположение лишь придало ему упорства, и он опять стал твердить, что уверен в себе и что решение его непоколебимо. Ни тот, ни другой в течение всего разговора ни словом не обмолвился ни о Лолите, ни о возможной свадьбе.