Габриель Конрой
Шрифт:
Мистер Гемлин (с сомнением в голосе). Это когда вам карта идет?
Донна Мария (пропуская мимо ушей пример мистера Гемлина). Только послушайте! Бедная донна Долорес! Мы ведь с ней были очень близки. И тем не менее находились сплетники, — вы даже не представляете, мистер Гемлин, как ужасны эти маленькие городишки! — находились сплетники, утверждавшие, что Пуанзет влюблен не в нее, а в меня.
Миссис Сепульвида метнула на собеседника лукавый взор, наступило молчание. Потом мистер Гемлин позвал слабым
— Пит!
— Да, масса Джек!
— Не пора ли мне принять лекарство?
Когда приехал доктор Дюшен, он ни с кем не захотел разговаривать и даже не стал отвечать на расспросы встревоженной Олли. Мистеру Гемлину он сказал:
— Вы не будете возражать, если я вызову доктора Макинтоша? Чертовски сообразительный парень.
У мистера Гемлина не было возражений. Без отлагательства послали телеграмму, и доктор Макинтош приехал. Три или четыре часа врачи толковали на своем тарабарском жаргоне о судьбе человека, который, по искреннему убеждению мистера Гемлина, уже не существовал. После того как доктор Макинтош отбыл, доктор Дюшен, имевший с ним по пути в контору почтовых дилижансов еще один, последний, самый серьезный разговор, пододвинул свой стул к ложу Джека.
— Джек!
— Да, сэр.
— Как дела у вас, в порядке?
— Да, сэр.
— Джек!
— Да, сэр.
— Вы очень порадовали Пита сегодня утром.
Джек удивленно поглядел на доктора. Тот продолжал:
— Вы сказали, что веруете в бога, как и он.
Глубоко запавшие глаза Джека заискрились смехом.
— Старик истерзал меня своим миссионерством, в особенности с той минуты, что вы вызвали доктора Макинтоша. Вот я и решил сделать ему поблажку, сказал, что во всем с ним согласен. Старик ведь любит меня, доктор, а я — между нами, конечно, — уже не успею ничем его отблагодарить. Получается нечестно.
— Вы думаете, что скоро умрете? — строго спросил доктор.
— Думаю, что так.
— Какие будут у вас распоряжения?
— Джим Бриггс из Сакраменто — экая, право, скотина! — взял у меня оправленный в серебро «дерринджер»и так и не вернул. А мне хотелось подарить его вам, доктор! Скажите ему, чтобы отдал без разговоров, не то…
— Джек, — прервал больного доктор Дюшен, с огромной нежностью беря его за руку, — пожалуйста, не заботьтесь обо мне.
Мистер Гемлин ответил крепким рукопожатием.
— Была еще у меня булавка с брильянтом, да она в закладной лавке в Уингдэме; деньги пошли юристу Максуэллу, чтобы добыть свидетелей для этого дурня Гэбриеля. А когда мы с Гэбриелем прятались, я познакомился с Перкинсом, главным его свидетелем; у Перкинса не было ни гроша, и я отдал ему свое кольцо, чтобы он смог поскорее уехать и потом вовремя явиться на суд. А самородок я отдал Олли, чтобы заказать золотую чашечку для детеныша этой бешеной тигрицы, Гэбриелевой жены, госпожи Деварджес. А часы… черт побери!.. кому же я отдал свои часы? — недоуменно промолвил мистер Гемлин.
— Не стоит раздумывать об этом, Джек! А нет ли у вас каких-либо поручений?
— Нет.
Наступило долгое молчание. Такая стояла тишина, что слышно было, как тикают часы на каминной полке. Потом из прихожей послышался смех. Там сидел собрат Джека по ремеслу, сильно подвыпивший и расстроенный профессиональными неудачами.
— Скотти совсем не умеет себя вести, шумит в порядочном доме, — прошептал Джек. — Пусть немедленно замолчит, а не то…
Ему трудно было говорить, и фраза осталась незаконченной.
— Доктор! — Он едва шевелил губами.
— Да, Джек!
— Не… говорите… Питу… что я… надул… его.
— Не скажу, Джек.
Несколько минут оба молчали, потом доктор Дюшен осторожно высвободил руку и положил исхудалую белую руку своего пациента поверх одеяла. Потом тихо встал и отворил дверь в прихожую. Двое, или трое сидевших там мужчин выжидающе взглянули на него.
— Пит, — сказал он сурово, — пусть войдет только Пит.
Старый Пит вошел, еле переступая ногами от волнения. Увидев белое лицо на подушке, он издал вопль отчаяния, вопль, в который вместил всю горестную душу своей расы, и рухнул на колени возле ложа. Черная щека прильнула к белой; обе были залиты слезами.
Шагнув вперед, доктор Дюшен хотел было положить руку на плечо плачущему старику слуге, но не успел сделать этого. С неистовой силой негр вскинул вверх черные руки и обратил к потолку свое черное лицо, раскрыв глаза так, словно его взору вдруг открылась синяя небесная твердь. Впрочем, возможно, так оно и было.
— О всемогущий боже, искупающий равно своей праведной кровью и грехи черного человека, и грехи белого! О агнец божий! Спаси, спаси моего бедного мальчика. Ради меня, о боже! Вот уже двадцать лет старый Пит служит тебе, о боже, истинно служит тебе, не оступаясь на узкой стезе! О боже великий, если будет на то милость твоя, забудь об этом, обреки Пита на вечную гибель, но спаси его!
10. ОПЯТЬ В СТАРОЙ ХИЖИНЕ
Права Грейс, как наследницы доктора Деварджеса, были признаны без каких-либо затруднений; то, что она действительно Грейс Конрой, а не самозванка, было засвидетельствовано мистером Дамфи. Тот пошел на это тем более охотно, что избавлялся таким образом от призрака покойной миссис Дамфи, сохраняя, в то же время привилегию на разработку руды, откупленную им у Гэбриеля и его жены. Правда, с момента «ухода» жилы рудник был фактически заброшен и ценность его стала ничтожной. Однако мистер Дамфи не терял надежды, что жила когда-нибудь еще «прорежется».
Через несколько недель после смерти мистера Гемлина Гэбриель и Олли снова стояли вдвоем на холме Конроя и разглядывали голые стены и остов крыши своей старой хижины. На сей раз они явились сюда не размышлять на досуге и не объясняться между собой, а для того, чтобы решить строго практический вопрос: нельзя ли вновь отстроить и приспособить под жилье это раннее их обиталище; Гэбриель отверг предложение Грейс поселиться в новом доме, и миссис Конрой с младенцем пока что жила в гостинице.
— Если хочешь знать, Олли, — сказал Гэбриель, — все, что мне надобно, это воз тесу. Через несколько дней домик будет ничуть не хуже, чем когда мы играли с тобой здесь в куклы.