Габриэла, корица и гвоздика
Шрифт:
— От Тонико у меня секретов нет — ведь он ваш сын.
— Пусть войдет…
Тонико появился в жилете и гамашах. Алтино поднялся. Тонико сердечно и горячо обнял его. «Вот хитрец!» — подумал фазендейро.
— Очень, очень рад вас видеть в нашем доме, полковник. Вы так редко у нас появляетесь…
— Я деревенский житель, выезжаю из Рио-до-Брасо только в случае крайней необходимости, кроме «Агуас-Кларас», нигде не бываю…
— Неплохой урожай в этом году, полковник, как вы считаете? — прервал его Тонико.
— Слава богу. Никогда не видел столько какао… Вот я и приехал в Ильеус и решил: дай-ка навещу полковника Рамиро.
— Я весь внимание, полковник.
— Вам известно, что в политику я никогда не вмешивался. Только один раз это сделал, да и то иного выхода не было. Вы, должно быть, помните, тогда сеньор Фирмо был префектом. Они хотели прибрать к рукам Рио-до-Брасо и назначить туда своего человека. Я приезжал тогда поговорить с вами…
Рамиро помнил этот случай. Комиссар полиции, его ставленник, уволил помощника полицейского комиссара в Рио-до-Брасо, которому покровительствовал Алтино, и назначил на его место капрала военной полиции. Алтино приехал в Ильеус и явился к Бастосу с жалобой. Это было лет двенадцать назад. Алтино потребовал, чтобы капрала отозвали и возвратили его протеже. Рамиро согласился. Смена власти была произведена без его ведома и согласия, в момент, когда он был на заседании сената в Баие.
— Я велю отозвать капрала, — обещал Бастос.
— Не надо. Он приехал тем же поездом, что и я; похоже, побоялся остаться. Не знаю толком, в чем дело, я плохо осведомлен, слышал только, что над ним немного подшутили. Думаю, ему не захочется возвращаться в Рио-до-Брасо. Нужно просто освободить его от этой должности и снова назначить моего кума. Власть без силы ничего не стоит…
Так и сделали. Рамиро вспомнил неприятный разговор. Алтино тогда угрожал разрывом, грозил поддержать оппозицию. А что ему нужно сейчас?
— Сегодня я снова приехал. Возможно, на этот раз я лезу туда, куда меня не просят… Проповеди мне никто не заказывал. Но я сижу на плантации и раздумываю над тем, что происходит в Ильеусе. Даже если мы сторонимся дел, они сами напоминают о себе. Ведь, в конце концов, все расходы на политику оплачивают фазендейро, которые живут на плантациях и собирают какао. Вот это меня и заботит…
— А как вы оцениваете нынешнее положение?
— Я нахожу его неважным. Вы всегда пользовались вполне заслуженным уважением в Ильеусе и уже много лет являетесь политическим лидером. Разве кто-нибудь станет отрицать это? Во всяком случае, не я, избави господи.
— Однако все же кое-кто отрицает. Правда, не здешние жители, а чужеземец, который явился в Ильеус неизвестно зачем. Его братья, люди порядочные, выставили его из своей фирмы, не хотят даже видеть этого отщепенца. Он приехал в Ильеус, чтобы расколоть то, что было единым, разобщить то, что было неделимым. Если капитан выступает против меня, это закономерно, я боролся против его отца и добился его отставки. Капитан по-своему прав, поэтому я всегда считался с ним и не переставал его уважать. Но этому сеньору следовало бы довольствоваться деньгами, которые он зарабатывает, и не вмешиваться не в свое дело.
Алтино закурил свернутую из кукурузного листа сигарету и опять поглядел на лампочки в нише, где стояли статуи святых.
— Замечательное освещение. У нас в доме тоже есть статуи святых. Хозяйка у меня набожная и изводит ужасно много свечей. Я велю и у нас провести электричество… Ильеус — край чужеземцев, сеньор полковник. А кто такие мы сами? Никто из нас здесь не родился. Но возьмем коренных жителей Ильеуса — что они собой представляют? За исключением доктора, человека образованного, все остальные — дрянь, ничего не стоят. Следовательно, можно сказать, что мы первые грапиуны. А наши дети ильеусцы. И когда мы прибыли в эти ужасные леса, разве старожилы не могли сказать, что мы чужеземцы?
— Я не хотел вас обидеть. Я знал, что вы продали ему свое какао, но не знал, что вы друзья, поэтому был откровенен. И все же я не беру своих слов обратно. Что сказано, то сказано. Не сравнивайте себя с ним, полковник, не сравнивайте и меня. Мы приехали сюда, когда тут ничего еще не было. Это совсем другое дело. Сколько раз мы рисковали жизнью, сколько раз чудом избегали смерти? Больше того! Сколько раз мы были вынуждены идти на убийство? А выходит, это ничего не стоит? Нет, не сравнивайте себя с ним, полковник, и не сравнивайте меня. — Голос старика благодаря напряжению воли перестал дрожать и вновь приобрел прежние, повелительные интонации. Разве он рисковал жизнью? Он приехал с деньгами, оборудовал контору, покупает и экспортирует какао.
Разве ему угрожала смерть? Так какое он имеет право распоряжаться в Ильеусе? Мы свое право завоевали.
— Все это верно, полковник. Все верно, но прежние времена миновали. Мы с головой ушли в свои дела и не отдаем себе отчета, что время идет и положение меняется. И когда в один прекрасный день мы вдруг открываем глаза, все вокруг оказывается иным, не похожим на прежнее.
Тонико слушал молча, однако лицо его выражало беспокойство. Он почти жалел о том, что пришел в эту гостиную. В коридоре Жеруза отдавала распоряжения служанкам.
— Почему? Я вас не понимаю…
— Сейчас объясню. В прежние времена управлять было просто. Достаточно было иметь силу — и власть оказывалась в твоих руках. Теперь все переменилось. Как вы уже сказали, мы завоевывали власть в кровавых боях, она была нужна нам для того, чтобы владеть землей. Она была необходима. И мы сделали то, что должны были сделать. Но города растут. Итабуна сейчас так же велика, как Ильеус. Пиранжи, Агуа-Прета, Макуко, Гуараси тоже становятся городами. Появилось много людей с высшим образованием агрономов, врачей, адвокатов. Все они требуют нововведений. А способны ли мы теперь управлять и можем ли с этим справиться?
— Почему же так получилось? Откуда взялось столько образованных, откуда такой прогресс? Кто его обеспечил? Вы да я. А вовсе не какой-то чужеземец. И теперь, когда дело сделано, по какому праву он восстает против тех, кто его сделал?
— Мы сажаем какао, ухаживаем за саженцами, чтобы они скорее росли, собираем плоды, разрубаем их, ссыпаем зерна в корыта, сушим в баркасах и печах, грузим какао на ослов, отправляем в Ильеус, продаем экспортерам. Какао высушено, оно ароматно, оно лучшее в мире, и делаем его мы. Но можем ли и умеем ли мы изготовлять шоколад? И что бы мы делали без сеньора Уго Кауфмана, который специально для этого приехал из Европы? И то он вырабатывает только порошок. Да, полковник, вы сделали много. Ильеус всем обязан вам. Боже избави, я этого не отрицаю, — наоборот, я первый признаю это. Но вы уже сделали все, что умели и что могли сделать.