Гадание на любовь
Шрифт:
– С каких это пор ты, Федотка, почтальоном заделался? – сурово спросила Зосимовна. – А Савелий где же?
– Да там, у реки, на мостках. Там девки столовое белье полощут. Савелий и задержался с Агашей поболтать, – простодушно пояснил Федотка. – Увидел меня и говорит – на-ка вот тебе, держи-ка, снеси к Зосимовне почту. Да гляди, говорит, неси бережней, мешок вон разошелся. – В подтверждение своих слов Федотка показал барышне и Зосимовне порванный край рогожки. – И только он это сказал, как из прорехи возьми да и выпади письмо. Савелий глянул – он же грамотен! – и говорит: ага, это барышне, вишь, написано: г-же
– Тебе велено было почту кому нести? – спросила Зосимовна, приподнимая брови, отчего они зашевелились, как две черные гусеницы, готовые вползти под темный ее повойник.
– Тебе, Зосимовна, – отозвался Федотка, глядя исподлобья.
– А ты кому понес, щенок?
– Зосимовна, ты что? – удивилась Липушка. – За что ты на него гневаешься? Письмо мое, что ж такого?
– Ах так! – подбоченилась Зосимовна. – Ваше, значит? Так чего ж вы с этим письмом ко мне бежите, чего жалуетесь? Сидите с ним, если оно ваше, и сами думайте, что дальше делать и как теперь быть!
И она с самым сердитым видом ушла в дом.
Липушка ошеломленно захлопала глазами.
Федотка постоял-постоял, потом опустил на траву мешок, держать который ему было, видимо, уже невмочь, и сказал:
– Слышь-ка, барышня Липиада Андревна… Вроде бы на деревне говорят, ты теперь наша хозяйка, ну, с тех пор как барин помер?
– Конечно, я, а кто ж еще? – непонимающе посмотрела на него Липушка.
– А коли так, чего ж ты дозволяешь Зосимовне над тобой измываться?! Меня тятенька, бывает, выпорет за ослушание, мамка заушину даст, но чтоб нарочно измываться… Где ж на белом свете такое видано? Забылась Зосимовна, что ль?
У Липушки повлажнели голубые глаза, однако она вскинула голову и дрожащим голосом проговорила:
– Как ты смеешь, Федотка, мне такое говорить? Говоришь, Зосимовна забылась, а сам-то?
– Эх, барышня! – глубоко вздохнул Федотка. – Я ж тебя жалею, а Зосимовна – нет. Глядишь, она тебя со свету сживет и сама в Протасовке засядет владычицей. Тут-то нам всем и придет мертвый конец.
Он жалобно шмыгнул носом и, повернувшись к Липушке спиной, побрел к воротам, понурясь и загребая ногами.
Липушка растерянно смотрела ему вслед, потом вдруг крикнула возмущенно:
– Да как ты смеешь! Да ты ничего не понимаешь! Да ты ничего не знаешь! Нет, ну как ты смеешь-то, а?! Да кабы вы знали… кабы вы все знали! Ну почему, почему все меня только ругают и никто не хочет понять?! Да неужели нет у меня на всем свете ни единого друга, который подал бы мне помощь?!
– Если позволите, я буду вашим другом и подам вам ту помощь, которой вы желаете, – раздался в эту минуту женский голос, и Липушка так и подскочила от неожиданности.
Она изумленно обернулась и увидела высокую девушку, а может быть, молоденькую даму, одетую в серое платье и серую епанчишку. Еще на ней был серый же капор, а в руках она держала небольшой саквояж. Тоже серый. По цвету одежды ее можно было принять за призрак – или путешественницу, потому что наши дамы, отправляясь в дальний путь, предпочитают надевать на себя самые что ни на есть немаркие и невзрачные одеяния.
– Кто вы, сударыня, и как попали сюда? – изумленно спросила Липушка.
– У моей кибитки сломалось колесо в версте отсюда, как раз за мостом, вот я и пришла пешком, – проговорила незнакомка. – Не будете ли вы так любезны и не распорядитесь ли послать туда людей и телегу?
– Ах, – воскликнула Липушка, – я тотчас скажу людям, чтобы спешили к вашей кибитке. Вы, должно быть, ехали к Полуниным? Их имение в трех верстах от нашего, вон за тем дубняком, – показала она рукой. – Они гостеприимные господа, вы будете очень довольны приглашением… Но только Николай Алексеевич и Ольга Васильевна теперь в отъезде, гостят в городе, а вы к кому же направляетесь, не к Николаю ли Николаевичу?
В голосе ее прозвучала опаска, которую гостья тотчас развеяла:
– Я приехала на почтовых, а с господами Полуниными не имею чести и счастья быть знакомою. Я прибыла к вам… ежели вы – Олимпиада Андреевна Протасова.
– Это я в самом деле, – кивнула изумленная Липушка. – Но кто вы, сударыня?
– Вы знаете меня, – улыбнулась дама, а может, девица. – Знаете – если не лично, то понаслышке. Я вижу в ваших руках свое письмо… обычное дело, что почта неприлично задерживается! Я прибыла по приглашению вашего батюшки, Олимпиада Андреевна. К несчастью, разные обстоятельства задерживали мой выезд… Потом я услыхала о кончине Андрея Андреевича. И отправилась в путь. Мое имя – Александра Даниловна Хорошилова.
– Александра Даниловна! – пробормотала Липушка. – Боже мой, вот так чудеса! Так вот вы какая! Но отец покойный называл вас Сашенькой, и я воображала вас совершенно иной… Конечно, вы именно Александра, может быть, Александрина, но не Сашенька. Сашенька – несмышленыш, а вы, наверное, так же умны, как и красивы.
– А я воображала вас совершенно такой, какая вы есть, – улыбнулась Александра. – С такими же золотыми волосами и голубыми глазами. Вы в точности такая, какой… – Только очень чуткий слух мог почуять заминку после этих слов, тем паче что Александра заговорила почти тотчас: – Какой и должна быть девушка, которая носит имя Липушка.
– А я свое имя недолюбливаю, – улыбнулась молодая девушка. – Но скажите, ради бога, вы говорите, что отозвались на приглашение отца моего, а разве моего собственного письма вы не получили?
– Нет, только письмо вашего отца… – отрицательно покачала головой Александра. – Это произошло накануне смерти моего отца, Данилы Федоровича Хорошилова. Матушка-то моя умерла давно…
– Ах, какое несчастье! – воскликнула Липушка. – Моя мать тоже покинула сей мир восемнадцать лет назад, произведя меня на свет. Значит, мы обе сироты! Отец перед смертью заклинал меня не оставить вас. Он много говорил о вашем батюшке, которому был стольким обязан и которого так и не удосужился достойно отблагодарить. Поэтому я просто не могла не исполнить его последней воли и не написать вам. Не пойму, как могло пропасть письмо?