Галактический хищник
Шрифт:
В этот раз Тотт Мальконенн ждал меня на причале. Был он трезв, и, пока яхта швартовалась, я наблюдал на экране за его тщедушной фигурой, всем своим видом выражавшей раскаяние. Выглядело раскаяние весьма натурально, однако, зная артистические способности Мальконенна, я не очень-то верил в его искренность. Артист он первоклассный, но, на его беду, талант исполнителя и талант композитора слишком разные вещи. На его беду мне было наплевать, однако то, что он чувствовал себя виноватым, обнадеживало.
Когда диафрагма люка с треском распахнулась, Мальконенн с излишней поспешностью устремился ко мне, протягивая руку и сконфуженно отводя глаза в сторону.
– Здравствуйте, Бугой!
– наигранно весело воскликнул он.
– Надеюсь...
Он мазнул по мне взглядом и осекся. Лицо изумленно вытянулось, протянутая рука застыла в воздухе.
– Вы... Вам нехорошо?
Его реакция была предсказуема. Я видел себя в зеркале - безобразный горб на спине, лицо отекшее, бледно-желтушное, черные круги под глазами. И таким мне предстояло быть полтора месяца.
Дикий коктейль человеческой крови и плазмы гидробионта Раймонды представлял серьезное испытание для печени и почек, поскольку медикаментозные ингибиторы защищали внутренние органы от вредного воздействия инородной плазмы лишь на девяносто восемь процентов. И этого соотношения приходилось строго придерживаться, так как при ста процентах защиты наступало отторжение имплантанта.
– А как себя чувствуете вы?
– спросил я, пожимая повисшую в воздухе руку Мальконенна.
– Похмелиться не хочется?
Мальконенн сник, попытался выдернуть руку, но я держал ее крепко.
– Что вы, право...
– смущенно пробормотал он.
– Ничего страшного в конце концов не случилось...
– Случится, - мрачно пообещал я.
– Еще одна подобная выходка с вашей стороны, и наши договорные отношения будут разорваны. С уплатой вами всех обусловленных договором компенсаций. Если потребуется, то и через суд.
При упоминании о суде Мальконенна передернуло. Больше всего он боялся огласки. Для моей репутации суд тоже был ни к чему, но крелофонист прекрасно осознавал, что это отнюдь не поставит крест на моей карьере. Слишком я независим в своей области, чтобы превратиться в изгоя. Для него же огласка означала бы полный крах.
– Зачем же так сразу - суд...
– забормотал он.
– Даю слово, что, пока вы будете на Раймонде, я ни грамма в рот не возьму и носа с виллы не высуну до вашего возвращения.
Он попытался заглянуть мне в глаза, но тут же отвел взгляд. Нехороший у него был взгляд, неискренний, но я ему поверил. У чересчур эмоциональных натур внешняя реакция редко совпадает со словами.
– И все это время не будете отвечать ни на чьи звонки, кроме моих, сказал я.
– И все это время не буду отвечать ни на чьи звонки, кроме ваших, эхом откликнулся Мальконенн.
– Даже если продюсер предложит вам сверхзаманчивые гастроли.
Это был удар ниже пояса. Третьеразрядному крелофонисту никто не предложил бы и низкосортного турне.
– Даже...
– по инерции продолжил Мальконенн, но тут до него дошел иезуитский смысл моих слов, горло у него перехватило, он напрягся, медленно поднял голову.
– Обещаю, - процедил он, с ненавистью глядя сквозь меня, - что все это время проведу как отшельник и не поддамся ни на какие соблазны.
Получилось излишне патетично, но, учитывая его богатый сценический опыт, наложение театральных штампов на обещание не следовало принимать за ерничанье.
– Договорились, - ровным голосом произнес я и наконец-то отпустил его руку.
– Помогите перенести багаж на причал - мне после операций нельзя поднимать тяжести.
Мальконенн нырнул в люк яхты и один за другим вынес на причал три объемистых баула. Последний, наиболее тяжелый, он не смог поднять и волоком протащил по настилу.
– Оставьте тут, - распорядился я.
– Незачем переносить в дом, а затем обратно. Когда, кстати, прибудет катер с экспертами?
– Через полтора часа, - отдуваясь, выдохнул Мальконенн.
– Что у вас в баулах?
– Снаряжение.
– Да? И для...
– Меньше будете знать, крепче будете спать!
– оборвал я его на полуслове.
– Кстати, снаряжение сделано по спецзаказу, и расходы превысили первоначальную смету.
– Я доплачу, - быстро согласился Мальконенн, чем приятно удивил меня. Когда мы расставались неделю назад, я посчитал его за скареда. Оказывается, не все так просто - дурман наркотиков и спиртного вызвал у крелофониста манию меркантильности, у иных буйство. Трезвый Мальконенн нравился мне больше.
– Идемте, - смягчил я тон.
– Не торчать же нам на причале в ожидании экспертов полтора часа. К тому же экспертизу экспонатов положено проводить в здании.
В котловине был поддень. Искусственное солнце стояло в зените, перегретый песок источал жар, и рассеянная тень от куцых крон корабельных сосен не спасала от зноя. Пока мы шли по тропинке до коттеджа, я изошел потом. После недели пребывания в статичных условиях госпиталя пять минут на жаре на фоне общей послеоперационной слабости вызвали дурноту, и мне было не до красот долины. Поэтому, как только мы оказались в прохладе комнат, я упал на диванчик в первом же зале, достал баллончик с аэрозолем и, расстегнув ворот, брызнул за шиворот хорошую порцию двухпроцентного формальдегида. Жабры обожгло, меня передернуло, а затем по телу начала разливаться блаженная истома. Главное, не переусердствовать с формальдегидом: то, что для жабр - основа жизнедеятельности, для человеческого организма - яд.
Мальконенн наблюдал за моими действиями со странным выражением брезгливости и одновременно сочувствия на лице.
– Еще не адаптировался, - кисло усмехнулся я.
– С вашего позволения я прилягу?
– Да-да, - спохватившись, озабоченно засуетился он. Укладывайтесь... Подушку дать?
Я слабо отмахнулся, осторожно лег боком на диванчик, вытянулся и пододвинул под голову съемный надувной подлокотник. Как минимум месяца полтора спать и отдыхать, лежа на спине, мне заказано.