Галактический штрафбат. Смертники Звездных войн
Шрифт:
Всех, мало–мальски знакомых с древней историей, от подобных интерпретаций передергивало, но кто теперь с ней знаком? «Кто не со мной — тот против меня!» — как сказал Христос на заре нашей новой эры. Несмотря на все уважение к мессии — фразочка, конечно, заковыристая. Изначально подлая для тех, кто «за» и убийственная — для тех кто «против». С этаким пепельным привкусом будущих костров инквизиции и бодрым посвистом секир, кромсающих неисправимых еретиков. Странно, что «осы» до сих пор ею не воспользовались, но, видимо, там собрались не настолько эрудированные господа, чтоб читать неадаптированные евангелические тексты…
А самое
«Один из главных парадоксов человеческой цивилизации состоит в том, что все сообщество в целом глупее своего отдельного среднестатистического индивидуума, — сказал мне как–то интеллектуал Цезарь в одной из наших приватных бесед глубокой ночью в наряде. — Сам посуди — наш туповатый обыватель хотя бы понимает, что война — это плохо, что любое новое «оружие сдерживания» рано или поздно становится средством диктата, что за любой политической экспансией торчат уши межпланетных добывающих корпораций. А человечество в целом, такое впечатление, ни бельмеса ни понимает! Все время пляшет вокруг одних и тех же граблей с постоянным попаданием точно в лоб…»
Его слова я запомнил. Цезарь (редкое качество для журналиста!) умел не только думать, но и точно формулировать свои мысли.
С такими талантами ему, разумеется, самое место в штрафбате, посмеивались, помню, мы с ним…
Планета Казачок. 21 июня 2189 г.
8 часов 13 минут по местному времени
…Похоже, мы уже далеко откатились от основного места праздника Shvintotden, как называют крестьяне на Галактионе торжество по поводу забоя свиней, проводимое в начале зимних морозов. Где–то вдалеке вспыхивали зарницы лазерных залпов, гул канонады накатывался волнами, дымы темными тучами висели у горизонта, но вокруг все было спокойно и даже местами солнечно. Говоря суконным языком возможного рапорта — в направлении вероятного отхода разведка не обнаружила живой силы и техники противника.
«И это хорошо! Это просто здорово, что не обнаружила, — неторопливо размышлял я. — Век бы ее не видеть, эту чертову живую силу, громыхающую техникой, как ребенок раскрашенной погремушкой!»
А не УНСП ли все время уверяет нас, что дальние миры плохо оснащены, стратегически неразвиты и вообще находятся на последнем градусе резервно–сырьевого издыхания? Все находятся и находятся, и как–то они все живее на этом градусе издыхания, все бодрее и веселее издыхают… В отличие от нас самих…
— Да нет, я одного только не понимаю, — продолжал разоряться Рваный. — Ну — штрафники, ну — искупить, но дайте хотя бы, чем искупить! Оружие дайте, боеприпасы, технику нормальную — так нет, ни в какую, все на складах будем копить, пока не спишем на переработку… А с чем теперь прорываться в точку возврата? С голым задом наперевес и такой–сякой матерью?
Все–таки зря его прозвали Рваным. Надо было — Дырявым. Определенно — надоел! Я думаю, что это какая–то форма психического заболевания — словесное недержание эмоций, своего рода мозговая дизентерия в хронической стадии. Хотя к его жужжанию привыкаешь, постепенно перестаешь обращать внимание. Он ведь и не настаивает, чтоб его слушали…
— Есть другой выход, — подсказал ему Цезарь.
— Какой?
— Можно сразу сдохнуть, — посоветовал наш интеллектуал.
— Ну уж нет! Не дождутся! Черта лысого я им сдохну! Я еще их всех переживу, вместе взятых!
— Смело сказано! — одобрила Щука.
— Кого это
— А… Всех! — категорично пообещал Рваный.
— Это, действительно, очень смелое заявление…
И охота ему дразнить больного на голову? Ладно, чем бы дитя ни тешилось…
— А ты думал, сокол–орелик?! — воспарил гордой птицей Рваный. — Я — такой!
— Очень смелое и очень глупое, — продолжил Цезарь. — Скажу тебе откровенно, мой рваный друг, шансов выйти на точку возврата у нас имеется не слишком много… Если она, эта пресловутая точка, вообще существует. Мы же штрафники, для нас могли и не озаботиться такими глупостями, как эта аварийная эвакуация… Так, командир?
— Ладно, кончай агитировать, Цезарь, — сказал я. — Не разлагай мне личный состав раньше времени, противник это все равно сделает лучше тебя. Если существует — найдем. А если не существует…
— …то не найдем, — подсказал Цезарь. Мы все (даже Рваный!) замолчали.
— Господи, как же мне все это надоело! — Цезарь вдруг прервал наше затянувшееся молчание.
— Что все? — не поняла Щука.
Цезарь громко и сочно выругался, чего он никогда не делал на моей памяти.
— Вот это все! — почти выкрикнул он. — Вся эта война, вся эта глупость вокруг, вся эта политическая дурь! Бесконечная карусель для идиотов — вот что это такое! Соломенные маски и глиняные свистульки для дураков — вот что такое наша жизнь! Ненавижу!
В его голосе уже явно проскальзывали истерические нотки.
Все–таки не выдержал отставной журналист, сорвался… Можно понять, первая высадка — и в такую мясорубку. Он и так хорошо держался, даже слишком хорошо для новичка… Когда–нибудь он должен был сорваться, когда–нибудь все срываются, только некстати, совсем некстати…
Прикрикнуть? Одернуть? Отвести в сторону и потолковать по–мужски? — соображал я. Мол, держись, ты же мужик, ты же можешь, сейчас все держатся — и мужики, и бабы — все по–мужски… Другого выхода все равно нет, пойми, только держаться! Единственный проверенный способ выживания! Нервы, сопли — все это бывает, ничего страшного, у всех бывает. Все наши невозмутимые, обстрелянные ветераны когда–нибудь звенят нервами и хлюпают соплями, они тоже не железные… Все ломаются, железных людей вообще нет… Просто не время сейчас, начнешь метаться, жалеть себя, сетовать на судьбу — все, пиши пропало, сколько таких примеров…
— Тигр–1, внимание! На северо–северо–запад — «акула»! — раздался в шлемофоне хрипловатый голосок Совы, двигавшейся на километр–полтора впереди, в пределах видимости сканера. — И танки, командир, МП–танки! Два вижу, пока два…
— Все соколы–орелики, подобрали сопли! — гаркнул я, повторяя присказку Рваного. — Слушай мою команду — работаем парами, направление северо–северо–запад! Цезарь — со мной, Щука, Рваный — вперед, дистанция триста метров, марш!
— Есть, командир! — прозвучал сдвоенный ответ.
Две массивные фигуры в брониках взмыли в воздух почти одновременно.
Я оглянулся на Цезаря. Он все так же стоял на месте, нервно теребил «эмку».
— Высказался? Все сказал? — спросил я нарочито грубо.
— Извини, командир…
— Ты пойми…
— Я все понял, командир! Нервы, больше не повторится… Извини!
— Ну, вот и ладно… Отставить извинения! — скомандовал я. — Некогда, пойми, сейчас некогда! Потом поговорим… Двухсекундная задержка, вперед — марш!
Он взмыл в воздух ровно через две секунды.