Галактический штрафбат. Смертники Звездных войн
Шрифт:
Впрочем, не надо о маскировке, наслушался уже до оскомины!
Всю эту чепуху — секретность, маскировку, режим охраны, общее усиление бдительности — только что пережевывал на плановом совещании в штабе укрепрайона войсковой старшина Дегтярь. После всяких хозяйственных мелочей (о которых тоже не было особой нужды совещаться!) комендант–4 еще битый час молол воду в ступе, с удовольствием вслушиваясь в свой рокочущий баритон с богатыми оперными интонациями. Усилить, ужесточить, укрепить, углубить… Да, еще увеличить, конечно! Повсеместно увеличить усиление, ужесточение, укрепление, углубление…
Обычное,
Как обычно — отчего, почему, за рыбу грош…
Офицеры, командиры подразделений, большинство из которых воевали уже не первый год, слушали, скучая глазами. Кто постарше званиями и заслугами — откровенно зевали в кулаки и ладони. Все знали, до войны Дегтярь занимался политикой, подвизался на выборных должностях в планетарной администрации. С началом боевых действий Конфедерации Свободных Миров против Соединенных Демократических Штатов бывший чиновник патриотически надел военную форму и попер по линии интендантства. Пока его оттуда не выперли со скандалом и треском. Понятно, в интендантстве и без него ребята ушлые, а лишний рот, показывает практика, обуза не только в семье, но и в коллективе с круговой порукой.
Прошлой весной Дегтяря назначили комендантом УР–4 вместо убитого полковника Фомина. Руководство войск якобы рассудило, что этого пустобреха с лапой наверху все равно надо куда–то девать от себя подальше, а в УР–4 сильный офицерский костяк, эти выдюжат даже административное рвение нового начальника.
Приходилось выдерживать. Дегтярь, хоть и носил на погонах две большие звезды войскового старшины (по общеармейскому званию — подполковника), но, по сути, как был политиком, так им и остался. Краснолицый и говорливый, новый комендант–4 любил совещания, как праздничные застолья. Собирал их по малейшему поводу и без него. При Фомине, кстати, совещались раз в десять меньше, а снабжение и обеспечение было не в пример лучше!
За глаза коменданта–4 все дружно называли Дуся Деревянный. Прозвище говорит само за себя. В самом уничижительном смысле.
— Слушали–постановили, слышали–доложили… Должен, господа офицеры, довести до вашего сведения нижеследующие обстоятельства… — Есаул в очередной раз вспоминал круглое, холеное лицо б/у чиновника и его рыхлое, обильно потеющее тело, затянутое в обтягивающий казачий мундир, как перезрелая дыня в презерватив.
«И сколько можно водить хороводы между трех сосен? С песнями и вприсядку вокруг стола?!» — думал он с раздражением. Словно им, командирам боевых частей, без того нечем заняться, кроме как просиживать штаны в кабинете, слушая и постановляя всякую хрень! У него самого, между прочим, замом на батарее совсем зеленый парнишка, Володька Налимов из офицерского резерва. За ним самим приглядывать нужно, пока казачки из него веревки не свили и сушить не повесили, так–то… Дегтярь! Дуся Деревянный! Шпак — он и есть шпак, хоть разодень его в полковничьи эполеты, хоть в генеральский двойной лампас. А этот — не просто шпак, можно сказать, шпак в квадрате, из бывших думских говорунов, которые довели планеты Конфедерации до войны со Штатами…
— Нет, господа, лично мне многие политические деятели часто напоминают плохих танцоров, — сказал, помнится, сотник Женька Осин, командир роты МП–танков, когда они гурьбой выходили из кабинета коменданта.
Сотник — из кадровых, хоть молодой, но уже кавалер трех офицерских «Георгиев», для полного банта ему не хватает только четвертого креста. Лихой вояка.
— В смысле — яйца мешают всему на свете? — уточнил кто–то, кажется, командир сотни пластунов, этой современной бронепехоты.
— В смысле — хоть на поминках, но дай ему сплясать соло, выделиться из своего ансамбля имени Едрени Фени! А за яйца не знаю, врать не буду, на чужие яйца заглядываться — не имею привычки, да–с… — по–юношески звонко, во весь голос откликнулся сотник. — Честь имею, господа офицеры! — Танкист небрежно, двумя пальцами отмахнул от козырька фуражки и удалился, вольно покачивая плечами над тонкой талией, вбитой в узкий ремень.
Офицеры, переглядываясь, понимающе усмехались.
«Самое удивительное, господа офицеры, что все мы, старые вояки, люди бывалые и опытные, вынуждены по два–три раза в неделю выслушивать эти ура–руководящие наставления. Се ля ви, хоть это несправедливо, как говорят на планете Париж…»
* * *
Припомнив горячего Осина, Семен снова, как в предбаннике комендантского кабинета, ехидно захмыкал. Дегтярь, похоже, тоже расслышал слова танкиста, не мог не услышать. То–то его напоследок с лица перекосило! Но смолчал, выдержал хорошую мину…
Впрочем, цепляться к танкисту комендант все равно бы не решился. Этим броне–хлопцам подчеркнуто плевать на все, кроме своих танков. Ребята отчаянные, служба такая. Да и подчиняются они в первую очередь командирам своих бригад, а к укрепрайонам только прикомандированы…
— Что говорите, ваше благородие? Не расслышал? — водитель заметил его улыбку.
— Ничего не говорю.
— Понял, ваш бродь.
Гравимобиль по–прежнему несся над темными холмами. Примолкший Зимин потихоньку прибавлял скорость, играя пальцами на полукруглом штурвале и равномерно, ритмично подергивая головой. Словно говорил что–то про себя. Или — напевал?
— Зимин! — позвал водителя есаул.
— Я! — по–уставному откликнулся тот.
— Ты не гони все–таки, не на гонках. Демаскировка, понимаешь…
Договаривать он не стал, сам понял, как глупо звучит. Зимин, бывший спортсмен, гонщик на малогабаритках, вел обычный армейский гравимобиль мягко и ловко, как дорогую навороченную модель класса «люкс». Уж кто–кто, а он за штурвалом в подсказках точно не нуждается.
— Ладно, впрочем, рули как знаешь, — буркнул Семен, словно бы сознаваясь, что не прав со своими наставлениями.
Он же не Дегтярь, чтобы учить ученых, портя и мотая им нервы.
— Слушаюсь, ваш бродь! — отчеканил водитель, не отрывая хищных, по–восточному раскосых глаз от лобового стекла.
Обиделся все–таки, хотя виду не подает, понял есаул. Гордый… Ну и пес с ним! Все вокруг гордые, все обижаются почем зря! Только он, комбат–5, должен лавировать без конца, как дерьмо под парусом, дорвавшееся до фарватера.
Собачья, в сущности, должность — комбат в укрепрайоне. Поссоришься с Дегтярем — прикрутят снабжение, а не поссориться тоже нельзя, ибо мера терпения, как говорится, вычерпана почти досуха… То ли дело раньше, когда он командовал мобильными установками в летучем отряде…