Галактики, как песчинки

Авраменко Олег Евгеньевич

— Мы присмотрим, — пообещала Рашель.

Вскоре дочка ушла к себе, а я по её рассказу составил донесение, которое Анн-Мари затем зашифровала и отправила по секретным каналам связи представителю объединённого командования, возглавлявшему всю агентурную сеть на Новороссии.

Менее чем через четверть часа пришёл лаконичный ответ, что информация получена и принята к сведению. Анн-Мари погасила терминал и повернулась ко мне:

— Ну, кажется, на сегодня всё. Теперь можно идти спать.

«Да, спать, — подумал я. — Просто спать. Как всегда, каждый на своей половине кровати…»

За полторы недели, которые мы прожили здесь в качестве мужа и жены, за

одиннадцать ночей, проведённых в одной постели, моё первоначальное и, в общем-то, банальное для мужчины желание заняться сексом с привлекательной женщиной переросло в нечто большее — в желание заняться с ней любовью. Я не знал точно, когда это случилось, но в последние дни меня всё сильнее влекло к Анн-Мари, и наша игра в супругов порой казалась мне вовсе не игрой, а самой что ни на есть настоящей реальностью. Я чувствовал, что начинаю влюбляться, и это меня беспокоило — не столько потому, что Анн-Мари была моим сослуживцем и, мало того, подчинённой, сколько из-за Рашели. Я не знал, как отнесётся к этому дочь, однако боялся, что не слишком благосклонно. Как я подозревал, в глубине души она ещё питала иллюзию насчёт того, что я снова могу сойтись с её матерью. Но это были напрасные надежды…

— Что с тобой, Стив? — спросила Анн-Мари, мигом уловив перемену в моём настроении. — Почему ты нахмурился?

— Я подумал о Рашели, — ответил я, и отчасти это было правдой.

— О Рейчел, — поправила она. — Пожалуйста, не забывайся.

— Я не забываюсь, — возразил я. — Ни на мгновение. Однако сейчас я думаю именно о Рашели, а не о Рейчел. Насчёт Рейчел я более или менее спокоен, с ней всё в порядке — она ходит в школу, флиртует с одноклассником, играет в конспиратора… А вот Рашель, которая скрывается под её личиной, вызывает у меня беспокойство.

— Ага, понимаю, — кивнула Анн-Мари. — Это касается Олега Рахманова.

— Так ты тоже заметила?

— Конечно. И не вижу в этом ничего страшного. В конце концов, Рашель уже взрослая, ей девятнадцать лет. В таком возрасте девушки часто влюбляются.

— Но она влюбилась в сопливого мальчишку.

— Который всего два года моложе её. Тоже мне разница! Не смеши меня. Олег производит впечатление весьма серьёзного и ответственного молодого человека. В сексуальном плане он даже более зрелый, чем Рашель. Во всяком случае, более опытный.

— Ну, спасибо, — проворчал я, — утешила.

Анн-Мари звонко рассмеялась:

— Ах, вот что тебя волнует! Я сразу так и подумала. Ты просто ревнуешь. Как и многие отцы, ты чувствуешь досаду при мысли о том, что твоя дочь может любить какого-то другого мужчину, кроме тебя.

Я густо покраснел:

— Он никакой не мужчина.

— Ладно, ещё мальчишка. Но это поправимо. Со временем это пройдёт. И не надо брать дурного в голову, с Рашелью всё будет в порядке. Терять девственность немного больно, но совсем не смертельно. По своему опыту знаю.

С этими словами Анн-Мари поднялась с кресла и оказалась лицом к лицу со мной. Подчиняясь внезапному импульсу, я обнял её за плечи и приник губами к её губам.

Она не сопротивлялась, но и не ответила на мой поцелуй. Её мягкие, податливые губы оставались совершенно безжизненными. В надежде разбудить в ней страсть я стал целовать её лицо и шею. Я крепко прижимал её к себе, энергично гладил руками стройную талию и упругие бёдра. Анн-Мари покорно принимала все мои ласки, однако по-прежнему не реагировала на них. Лишь когда я начал расстёгивать её платье, она мягко остановила меня и высвободилась из моих объятий.

— Извини, я не могу. Ничего не получается. Ты очень нравишься мне, правда — очень. Но… Когда ты обнял меня, всё моё тело словно онемело. Так было и раньше, с другими. Все семь лет. И я не знаю, что мне с этим делать.

Некоторое

время мы растерянно смотрели друг на друга. В глазах Анн-Мари застыла боль и тоска. А ещё неудовлетворённая жажда нежности и ласки…

— Ты обращалась к врачам? — наконец спросил я.

— Да, и не раз. Никаких отклонений у меня не находили. И физически, и психически я полностью здорова. Мои проблемы лежат вне медицинской плоскости. Просто мне нужен… определённый мужчина. Один-единственный на свете. К сожалению, это не ты. Извини, пожалуйста.

«Будь ты проклят, Арчибальд!» — в сердцах подумал я.

Анн-Мари повернулась к столу и взяла пачку сигарет.

— Ладно, — сказала она ровным голосом. — Сегодня твоя очередь первым принимать душ. Ступай, а я пока выкурю свою последнюю сигарету.

Уныло склонив голову, я вышел из кабинета.

22

Понедельник никаких известий не принёс. Зато во вторник в сводках новостей проскользнуло упоминание о том, что шестнадцатилетняя цесаревна Наталья Александровна, младшая дочь государя Александра Михайловича, посетила несколько пригородных школ-интернатов, в том числе и тот, где училась Эстер. Целью этих визитов было пополнение штата принцессы новыми фрейлинами, каковых по традиции отбирали среди девочек-сирот. В отличие от царских отпрысков мужского пола, которые учились в обычной школе (ну, не совсем в обычной, а в самой лучшей, элитарной), государевы дочери проходили школьную программу в специальном придворном лицее, где компанию им составляли сверстницы-фрейлины. Собственно, это и было их главной обязанностью — учиться вместе с цесаревнами.

Уже на следующий день, в среду, три девочки получили официальное приглашение Двора занять должность фрейлин принцессы Натальи. Среди них оказалась и Эстер, а две другие избранницы были родом с Аррана и Эсперансы. Большинство обозревателей истолковали такой выбор, как символический жест доброй воли по отношению к переселенцам, свидетельство того, что верховная власть Новороссии признаёт их полноправными гражданами планеты.

Собственно, так оно и было. Как поведала мне Рашель со слов Олега Рахманова, Павел просто подкинул эту идею сестре, та сразу ухватилась за неё, а со стороны родителей никаких возражений не последовало. Остальное было уже делом техники. Вездесущий Сергей Иванов по прозвищу Вейдер позаботился о том, чтобы интернат Эстер попал в список тех, которые должна была посетить принцесса, а дальше всё случилось само собой, и Павлу даже не пришлось вмешиваться, чтобы склонить сестру к нужному решению. Внешность Эстер, её общительность и острый ум произвели на цесаревну благоприятное впечатление, и она сама, без подсказки брата, остановила на ней свой выбор.

А уже в четверг начались осторожные контакты цесаревича с нашей разведкой. Как мы и предполагали, он сразу дал понять, что не намерен танцевать под нашу дудку, а согласен сотрудничать лишь на равных. Чувствуя за собой внушительную поддержку в лице молодёжной организации, ухитрившейся опутать своими сетями всю Новороссию и даже установившей контроль над царской охранкой, Павел вполне мог позволить себе диктовать нам свои условия, а у нас не оставалось другого выхода, как признать за ним это право. Помимо него, нам больше не на кого было делать ставку — он был единственным сыном царя, сам государь, его отец, на поверку оказался слабым, безвольным человеком, вконец запуганным чужаками, а дядя и того хуже — вовсю лоббировал интересы могущественной финансово-промышленной группы, которая с потрохами продалась альвам. Рассчитывать же на то, что народ, веками привыкший жить под царской властью, с воодушевлением воспримет свержение монархии, было бы по меньшей мере наивно.