Галерея «Максим»
Шрифт:
И тут, как снег на голову – Максим. Сначала он Лене не очень понравился, показался просто богатеньким избалованным мальчиком-мажором, из тех, о которых поет Шевчук. Но позже она убедилась, что он не настолько примитивен, душа у него хорошая, а бравада идет лишь от неуверенности в себе. С ним было интересно поговорить, приятно провести время.
А потом… Потом она совершила ошибку, послушав все ту же Катьку, которая надула ей в уши, что в отношениях не всегда нужно любить самой, иногда даже лучше, чтобы любили тебя, а ты просто испытывала симпатию в ответ, не больше. Это и удобнее, и спокойнее. Лена вняла ее совету и вскоре действительно начала находить в таком положении вещей положительные стороны. Действительно, приятно, когда в тебя влюблены, когда говорят комплименты, смотрят горящими глазами, любуются каждым твоим движением, каждым твоим жестом. В отношении к ней Максима было что-то, что напоминало ощущение на сцене – восторг зрителя, который восхищается великолепной актерской игрой. Конечно, такое не могло не нравиться.
Настало лето, и после сессии Катя укатила на все каникулы домой в Ростов. Лена, которая позволяла себе выбраться к родителям не больше чем на пару недель, осталась в Москве, устроившись, как делала это вот уже несколько лет, в кафе официанткой. Как-то раз вечером, когда она уже собиралась спать и, лежа на кровати, дочитывала последние страницы книги, раздался стук в дверь. Лена удивилась. Кто бы это мог быть? Подавляющее большинство ее соседей на каникулы разъезжались по домам, опустевшее общежитие в это время ремонтировали, красили, белили потолки, ставили новую мебель. Встав с постели, она одернула халатик, сунула ноги в шлепанцы, подошла к двери, распахнула ее… На пороге стоял Максим. Насквозь мокрый, чуть ли не струйки с волос текли (на улице бушевала сильная гроза), и с большим букетом красных роз в руках.
– Ты? – ахнула Лена. – Как ты попал сюда? Сегодня такая церберша дежурит – неужели она тебя пропустила?
– Никто меня не пускал… Я в окно влез. Помнишь, ты мне рассказывала про пожарную лестницу, по которой у вас все лазают? Так вот, я по ней – на ваш этаж…
– Да ты с ума сошел! Мы же на четвертом этаже! И на улице такой дождь, лестница наверняка скользкая… Ты же мог упасть, разбиться…
– Может, ты сначала впустишь меня, а потом будешь ругать? – жалобно улыбнулся Макс. – А то у меня уже зуб на зуб не попадает от холода… Да, кстати, это тебе, – и сунул ей цветы.
Ну что оставалось делать Лене? Не выгонять же его? Конечно, пустила, конечно, закутала в плед, напоила чаем с медом. А потом оставила до утра. Хотела уложить на Катиной кровати, но из этого ничего не получилось. То есть можно было, конечно, упереться и настоять, но Лена не стала этого делать. То ли пожалела Макса, то ли слабоволие проявила – теперь уж что причину искать… Что было, то было, жизнь – не репетиция, по-другому не переиграешь. Ну, и началось…
С той ночи Максим жаждал встречаться с ней хоть каждый день, но Лена сдерживала его пыл. После работы она возвращалась из кафе за полночь и такая усталая, что было не до любви – поскорее бы до подушки добраться. Затем подвернулась халтура – съемки в массовке фильма. Но основная причина, что греха таить, была не в ее занятости. Когда дело дошло до постели, Лена окончательно поняла, что Макса она не любит. И, занимаясь с ним сексом, чувствовала себя обманщицей и лицемеркой. А это очень противное чувство.
Сначала Лена уговаривала себя – мол, это со временем пройдет, она привяжется. Еще немного – и Максим станет для нее самым родным, самым близким на свете человеком. Но «это» не проходило, наоборот, только усиливалось. Близким человеком Макс не стал, а близкие отношения с ним и вовсе сделались в тягость. Каждый раз она буквально заставляла себя отвечать на его объятия и поцелуи, и это было невыносимо. К концу лета она уже начала избегать встреч под любым предлогом, свела их к минимуму и начало учебного года восприняла как дар судьбы. Слава тебе господи, теперь можно ничего не придумывать и не врать, теперь она действительно будет постоянно занята. Хотя бы дипломным спектаклем, пьесой Островского «Поздняя любовь», где ей дали большую и интересную роль Людмилы. Но эта роль – роль чистой, духовно прекрасной девушки, самоотверженно любящей, готовой ради этой любви на все, – ей никак не давалась. Возможно, потому, что самой Лене, хотя она была лишь немногим моложе своей героини, ни разу не довелось испытать такой любви. И к тому же постоянно мучила совесть. Лена понимала, что поступает по отношению к Максу крайне некрасиво. Бедный парень, он ведь до сих пор думает, что у них все хорошо! Нет, надо взять себя в руки, собраться и расставить все точки над «i», решила она как-то, возвращаясь домой после очередного тягостного свидания. И как можно мягче и деликатнее объяснить Максиму, что больше встречаться они не будут. Это будет тяжелый, неприятный для обоих разговор, но он необходим. И обязательно состоится как можно скорее.
В результате он все-таки принял предложение Марины. Точнее, ее клиента, этого, как его там…
Разумеется, такое решение далось Илье нелегко. Но упрек Аллы: «Ты сидишь на моей шее!» стал последней каплей. Унизительно было чувствовать себя альфонсом… Ну, пусть не альфонсом, он ведь не платный любовник, а законный муж – пусть, какое бы слово подобрать… трутнем, вот. Все равно противно. Гораздо более противно, чем слетать в Испанию и показать какому-то толстосуму свои картины. Авось он хоть одну картину да купит – тогда не только поездка окупится с лихвой, но и можно будет безбедно жить как минимум несколько месяцев, не думая о хлебе насущном.
К его удивлению, Марина восприняла его сообщение без обычной своей иронии. Никаких подколок и язвительных замечаний. Просто обрадовалась – и все.
Когда он увидел своего директора у стойки регистрации, то был чрезвычайно удивлен – вот что делает с человеком любовь! Маринка преобразилась до невозможности: надела фисташкового цвета костюм, отлично подчеркивающий ее фигуру, покрасилась, изменила прическу – теперь у нее был не редкий пучок заколотых сзади волос, а каштановые локоны, опускающиеся чуть ниже ушей. И, что еще больше изумило Илью, на ней не было очков. Это-то при ее зрении минус три с половиной! Он был так удивлен, что вместо приветствия показал на ее глаза и спросил:
– А… где?.. Как же ты без этого?
Но внутренне Маринка ничуть не изменилась, поэтому ответила в привычной своей манере:
– Во-первых, здравствуй, Емельянов! Во-вторых, «это» называется очки. И без «этого» я прекрасно справлюсь, потому что купила линзы.
Услышав знакомые издевательские нотки, Илья пришел в себя и сделал подруге комплимент:
– Выглядишь потрясающе!
– Спасибо! – как-то равнодушно, точно по-мужски, ответила Марина.
– Это твой новый тебя надоумил стиль поменять? – поинтересовался Илья.
– Нет, я сама… Но ему тоже понравилось, – ответила она и перевела разговор на другую тему. – Документы не забыл? Доставай! Нам с тобой главное – таможню пройти с твоими картинами. Чтобы не подумали, будто мы Третьяковку ограбили и теперь драпаем с похищенным за границу.
Долетели всего за четыре с половиной часа. Илья даже не успел устать в полете, а приятный женский голос уже объявил о готовности к посадке в аэропорту Барселоны. Выйдя из самолета, Илья глотнул теплого испанского, точнее, каталонского воздуха и, жмурясь, поглядел в небо. Солнце жарило так, точно стоял не октябрь, а июль.
Через полчаса они уже были в отеле Ситгеза, старинного каталонского городка. В целях экономии Марина сняла не два отдельных номера, а один двухкомнатный, состоящий из спальни и гостиной, в которой имелся удобный раскладной диван.
– Я, как женщина и организационный центр нашего предприятия, вполне заслуживаю такого ложа, – заявила она, пробуя на мягкость роскошную кровать, украшенную чем-то вроде стилизованного балдахина. – А с тебя и диванчика хватит, правда, Емельянов?
– Конечно… – рассеянно сказал Илья. Не все ли равно, на чем спать две, ну, максимум, три ночи? Тем более что через большое, доходящее до самого пола окно гостиной открывался чудеснейший вид на море.