Шрифт:
Глава Первая
Есть на свете город Куйбышев. Это большой, красивый город. Улицы в нём зелёные, как сады, берега зелёные, как улицы, и дворы зелёные, как берега.
Под высоким берегом течёт Волга. По Волге летом ходят пароходы и причаливают то к тому, то к другому берегу.
Во время войны в городе Куйбышеве жили девочка Галя, Галина мама и Галина бабушка — их всех троих эвакуировали из Ленинграда.
Галина бабушка была ничего себе, хорошая, но мама была ещё лучше. Она была молодая, весёлая и всё понимала. Она так же, как Галя, любила бегать после дождя босиком, и смотреть картинки в старых журналах, и топить печку с открытой дверкой, хотя бабушка говорила, что от этого уходит на улицу всё тепло.
Целую неделю Галина мама работала. Она рисовала на прозрачной бумаге очень красивые кружки, большие и маленькие, и проводила разные линеечки — жирные или тоненькие как волосок. Это называлось «чертить».
По воскресеньям Галя и мама ездили на пароходе на другой берег Волги. Волга была большая. Плыли по ней плоты и лодки, шёл пароход, разгоняя в обе стороны длинные волны. А на берегу лежал волнистый мягкий песок, лез из воды упругий остролистый камыш с бархатными щёточками, и летали в тени стрекозы — несли по воздуху свои узкие тельца на плоских, сиявших под солнцем крыльях. Там было так хорошо, как будто совсем нигде нет никакой войны.
Вечером Галя и мама гуляли по набережной.
— Мама, машина! — кричала Галя. — Попроси!..
Галина мама медленно оборачивалась — не сидит ли у калитки бабушка. Если бабушки не было, она поднимала руку.
Грузовик останавливался.
— Подвезите нас немножко, пожалуйста, — говорила мама. — Моей девочке так хочется покататься!
Люди на грузовике смеялись. Потом какой-нибудь грузчик или красноармеец, сидящий в кузове, протягивал сверху руку.
Грузовик подпрыгивал на ухабах. Мама и Галя сидели в открытом кузове на мешке с картошкой или на запасном колесе, обе в ситцевых платьицах, сшитых бабушкой, и держали друг друга за руки.
Галя смеялась. Когда машину подбрасывало, она кричала: «Ой, мама! Ай, мама!»
Ей хотелось, чтобы видел весь двор, вся улица, весь город Куйбышев, как они с мамой катаются на машине.
Машина тряслась на неровном булыжнике мостовой. Их обдавало пылью.
— Спасибо, товарищи, — говорила мама.
Машина вздрагивала и останавливалась.
— Галя, скажи и ты спасибо.
— Спасибо! — кричала Галя, уже стоя на мостовой.
Вверху улыбались красноармейцы.
Один раз, когда Галя с мамой гуляли по улицам города Куйбышева, они увидели, как в трамвай, идущий к вокзалу, садились пятеро молодых красноармейцев в полном снаряжении. Должно быть, они уезжали на фронт.
Красноармейцев провожали колхозницы. Колхозницы плакали и целовали своих сыновей и братьев.
Вся улица вокруг них как будто притихла.
Люди останавливались и молча покачивали головами.
Многие женщины тихонько плакали.
И вот трамвай дрогнул. Нежно звеня, покатил он по улицам города Куйбышева. За ним побежали колхозницы, что-то крича и махая платками.
Галя с мамой стояли на краю тротуара и смотрели им вслед.
— Галя, — вдруг сказала мама, — я не хотела тебе раньше говорить, но, наверно, уже пора сказать: я тоже скоро уйду на фронт.
— Уйдёшь? — спросила Галя, и глаза у неё стали круглые и мокрые. — На фронт? Без меня?
Глава Вторая
А через два месяца Галя и бабушка провожали маму на фронт.
На вокзале толпились люди.
Бабушка подошла к пожилому военному и сказала:
— Товарищ военный, дочка моя на фронт едет. Единственная. Молоденькая совсем… Будьте уж столь любезны, если вы едете в этом поезде, не дайте её в обиду.
— Напрасно, мамаша, беспокоитесь, — ответил военный. — Какая тут может быть обида!
— Ну вот и хорошо, — сказала бабушка. — Благодарствуйте.
Стемнело. На вокзале зажглись огни. В их жёлтом свете сиял, как лёд, сырой от дождя перрон.
Поезд тронулся. Бабушка побежала за вагоном.
Она кричала: «Дочка моя! Доченька моя дорогая!» — и хватала на бегу проводницу за рукав, как будто от неё зависело уберечь здоровье и счастье мамы.
А мама стояла в тамбуре за проводницей и говорила:
— Мамочка, не надо. Мамочка, оставь. Мамочка, я ведь не одна, неудобно… Не надо, мамочка!
Поезд ушёл в темноту. Галя и бабушка ещё долго стояли на перроне и смотрели на красный убегающий огонёк. И тут только Галя поняла, что мама уехала, совсем уехала. Без неё. И громко заплакала. Бабушка взяла её за руку и повела домой. Тихо-тихо повела. Бабушка не любила ходить быстро.
Глава Третья
А мама в это время всё ехала и ехала.
В вагоне было почти совсем темно. Только где-то под самым потолком светился, мигая, фонарь. И оттуда вместе со светом шли облака махорочного дыма. Все скамейки были уже заняты.
Мама сидела на своём чемоданчике в коридоре вагона, увозившего её на фронт. Она вспоминала, как бабушка бежала за поездом в своём развевающемся платке, вспоминала круглое личико Гали, её растопыренные руки, пальтишко, перехваченное под мышками тёплым вязаным шарфом, и ножки в маленьких тупоносых калошах… И она шептала, как бабушка: «Дочка моя, доченька моя дорогая!..»
Поезд шёл мимо голых деревьев, шумел колёсами и катил вперёд, всё вперёд — на войну.
Глава Четвёртая
Есть на свете суровый, холодный край, называемый Дальним Севером. Там нет ни лесов, ни полей — есть одна только тундра, вся затянутая ледяной корой. Море, которое омывает этот студёный край, называется Баренцевым. Это холодное море, но в нём проходит тёплое течение Гольфстрим, и от этого море не замерзает.
Там стоял во время войны наш Северный флот.