Шрифт:
С вечера шёл дождик. Надя, засыпая, слушала, как он стучит в стены, в ставни, в крышу, и думала: «Нет, не позволят надеть завтра новые сапожки!.. Дождик, дождик, перестань, мы поедем в Аристань!..»
И дождик послушался.
Назавтра, когда Надя проснулась, ставни и окна были раскрыты настежь. Под навесом стояла кадка. С крыши стекало и капало, а на дворе хлопотала бабушка в платке, повязанном крест-накрест, и в больших калошах с резиновыми ушками. Бабушка тяжело ступала своими калошами по мокрому песку, подкладывала в плиту камыш и долго дула на него, чтобы разгорелся. Из трубы клочками вылетал тёмный дым и пропадал в синем небе. Солнце блестело в лужах, в стёклах, в кадушке, а огонь в топке казался белым и чуть видным — так светло было кругом.
Надя отошла от окошка и вдруг увидела: стоят на стуле, завёрнутые в красный платок, новые сапожки… А на маминой кровати лежит, растопырив жёсткие рукава, голубое вышитое платье…
Надя зашлёпала босыми пятками по намытому полу и, чуть дыша, посапывая, приседая, ужом пролезла в узкий вырез нового платья. Надела сапожки, притопнула и крепко перевязала бантиком чёрные шнурки с металлическими кончиками.
Платье шуршало. Сапожки немного жали. Неловко, а хорошо…
В это время, сбросив в сенях калоши, в комнату вошла бабушка. Она бережно несла на дощечке свежие лепёшки.
— На-кось! Оделась! — сказала она. — Умойся-ка чередом…
Надя вышла в сени и быстро умылась.
— Вот и хорошо, — успокоилась бабушка, заплела Наде косы, сказала: — Ну, в добрый час, внучка!..
И Надя вышла на крыльцо.
Она толкнула влажную от ночного дождя калитку и пошла по хорошо знакомой улице.
Ветер раздувал голубое платье. Новые сапожки легко поскрипывали…
Было ещё совсем рано.
На забор, хлопая крыльями, взлетел петух и чисто, звонко закричал на всю улицу.
«Бабки Васильевны петух, — подумала Надя. — Развеселился на солнышке!»
Вдали, на берегу лимана сушились рыболовные снасти. Они висели вдоль всего берега на колышках. Лежала на гальке опрокинутая лодка с просмолённым днищем. Под ясным, тёплым солнцем поблёскивали камышовые крыши. Валил в небо дым из труб.
Наконец стал виден и дым над трубой детского сада. Все ребята издали узнавали эту трубу, — она была белая с красной каёмкой. Надя побежала бегом.
Она прихватила рукой подол своего нового платья и пролезла между прутьями в плетне.
Посреди двора стояла в белом, наглаженном до блеска халате Ксения Дмитриевна — заведующая детским садом. В окно выглядывала кухарка, тётя Настя. То и дело выбегали на улицу малыши. Их зазывали обратно в дом, говорили: «Да не вертитесь вы под ногами», а они толпились в сенях, выглядывая из-за плеча друг друга, и старались рассмотреть, что делается во дворе.
Только старшие ребята стояли толпой вокруг Ксении Дмитриевны. Она одёргивала девочкам платьица, завязывала потуже ленты в косах, говорила: «Не горбись, не горбись, Маша Тарасюк, нехорошо, когда девочка горбится!..» И вдруг увидала Надю.
— А, это Надя Омельченко пришла? — сказала Ксения Дмитриевна. — Подойди, подойди сюда, покажись.
Надя показалась: растопырила руки и повернулась направо и налево.
— Одобряю, — сказала Ксения Дмитриевна.
Красные, голубые, розовые платьица и белые рубашки мальчиков блестели на солнце. Все были такие нарядные, обутые, хоть и босиком ещё можно бегать — теплынь.
Но вот дверь дома скрипнула. В щель просунулся край огромной корзины, набитой клевером, «львиным зевом» и жёлтой ромашкой. Потом дверь отворилась настежь, и все ребята увидели, что корзину несёт, обхватив маленькими морщинистыми руками, Надежда Ивановна, руководительница старшей группы.
— Ну, ребята, стройтесь, стройтесь! — сказала Надежда Ивановна, оглядев ребят, и, осторожно сойдя с крылечка, поставила корзину на скамейку.
Тут только все увидели, какая она сегодня нарядная. На ней было шерстяное синее платье, с воротничком, а на плечах турецкая шаль с кисточками.
— Стройтесь, стройтесь, ребята! — повторила Надежда Ивановна.
Ребята построились.
— Так! Теперь берите букеты… Первая пара, подходи!
В первой паре стояли Саня и Ивашок. Они подошли и взяли себе по букету.
Потом взяла букеты вторая пара.
Потом третья пара — Надя и Муза.
Музе достался букет из розовой кашки, а Наде — пучок поздних, неярких васильков.
— Ты у нас сегодня вся голубая, — сказала Надежда Ивановна. — Вот и букет тебе голубой.
Надя бережно взяла из её протянутых рук свой букет.
И вот корзина опустела…
Заведующая Ксения Дмитриевна вошла в дом и вынесла оттуда ещё один букет.
— Какой красивый! — шепнула Муза.
И правда, у ребят цветы были хоть и хорошие, да простенькие, полевые, а этот букет был весь из крупных садовых маков. Нежно смятые, чуть державшиеся в своих гнёздышках лепестки сидели, как бабочки, на круглых матово-серебристых головках.
— Ну, в добрый час, дети, — сказала заведующая.
— Час добрый! — крикнула из окошка кухарка, тётя Настя.
Свежий ветер с лимана трепал девочкам косы, раздувал их платьица. Впереди с красным, как огонь, букетом в руках, пышно причёсанная, седая, в развевающейся по ветру турецкой шали, шла Надежда Ивановна. За ней парами шли все ребята.
Бросили на берегу работу рыбаки. Смотрели, повернув головы, на пёструю цветочную грядку, что двигалась вдоль Переправы. Вышел из конторы председатель рыболовецкого колхоза, погладил длинные казачьи усы, сказал: «В добрый час!» и помахал рукою.
— В добрый час! Учиться вам да расти! — вздохнула Перфильевна, работница рыбозавода, да так и застыла с кадкой из-под рыбы, которую выкатила на улицу.
На солнце блистали от соли и рыбьей чешуи её голые по локоть, сильные руки… Выбежала на улицу продавщица из хлебопекарни, остановилась, прикрыла от солнца глаза… Долго-долго смотрела вслед.
Ребята шагали дружно.
— Пойте, ребята, — сказала Надежда Ивановна и сама затянула тонким дрожащим голоском:
Смело, товарищи, в ногу, Духом окрепнем в борьбе…