Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу
Шрифт:
Лишь только я задался этим вопросом, как сразу же придумал и подготовил человека, к которому эти истории должны были быть обращены.
Он лежал больной, был смущен, истерзан — это был Эдвард, который, вернувшись с войны, не мог прийти в себя. Он превращается в Гамлета, который опрашивает свое окружение, он не намерен никого судить, он лишь стремится выяснить важный и неотложный вопрос: хочет познать, что сделало его и всех окружающих людей больными и испорченными.
И действительно: налицо ужасная ситуация, и медленно он проливает на нее свет. Правда, и только правда могут вылечить его. Многочисленные, рассказываемые
Эта книга, будь я моложе, могла бы начать новый, третий романный цикл. Но однажды вопросы могут иссякнуть. Большая часть книги была написана уже на немецкой земле.
Итак, это все было написано в течение десятилетий, и я могу взглянуть на это и должен сказать: «Это я».
Целое — способ мышления, иногда (в виде исключения) оно абстрактно, чаще — связано с тысячью фактов и обстоятельств. Мышление не может предстать в обнаженном виде, оно присваивает себе бездну фактов и, подобно капюшону, натягивает их себе на голову. Я могу задавать вопросы и формулировать свои мысли. Однако целое, этот маскарад — хотя почему этот, а не тот маскарад — эта мешанина является чем-то особенным. Это поэзия, сгущение, рост, формирование растения, оно относится к области духовного зарождения, произрастания и формирования черенка. (Слово «искусство» — темное).
Образование такого рода прорывает форму индивидуума. Подобно тому, как при опухолях в теле образуются метастазы, дух выпячивает такие образования. Предшествующее этому абстрактное мышление можно было бы определить как возбуждение перед образованием бутона.
Я никогда не спрашивал, есть ли в этом что-либо, что влияет на других, на «народ». Но я сознавал, что окружающий мир есть всегда, даже если на него не смотреть. В одиночестве не растут. Даже тогда, когда происходит угасание и бутонов более не появляется, в ужасной духовной паутине воздействие продолжает оказываться и всегда актуально.
Может быть, мне все это приснилось.
Что же я собственно знаю? Я знаю, что мы живем в эту мировую эпоху, что мы изгнаны, отвергнуты, сосланы в мрачный тяжкий круговорот вечности, так что нам, людям, приходится нелегко. Раня себя, мы бьемся о стены, которые нас окружают. Мы ударяемся о них и слышим, как ударяют по этим стенам наши руки и как мы кричим. Мы ищем выход, хотим совершить побег с каторги, и в этом другой смысл «художественных произведений», таких творческих, мыслительных, поэтических усилий.
Но мы не даем себе покоя. Мы не можем довольствоваться тем, что есть. Наш проклятый дух не может утихомириться. Это его каиново наследие. Каждый из наших дней повторяет грехопадение. Наш дух, тем не менее, мечтает и надеется, что он чего-то достигнет, он сам не знает, чего.
Сатана ходит меж нами. В этом не следует сомневаться. Нельзя позволять вводить себя в заблуждение тем, что день светел. Равным образом и электричество не дает истинного света, а атомная бомба ничего не взрывает.
Но есть вечный, милосердный и справедливый Бог. Только перед его лицом ужас можно понять. Становится ясным, как сильно мы отпали от него. Угнетенность, безутешность, нищета взывают к нему.
Как существуют солнце и радость, являясь знаками и остатками небесной гармонии, так же существует и целостное небо, и вечный Бог — называемый «Иисусом» — однажды спустился в нашу плоть и возжег в этом запустелом вместилище старое пламя.
Необходимо только восхвалять Бога, славить небеса и, прежде всего, это движение, которое защищает нас от ничто: Иисус из Назарета, которого выносила сладостная Богоматерь, который лежал в яслях, рос, Податель милости, Чудотворец, Учитель среди людей, прямым путем шедший к крестной муке, для того чтобы очистить мир от человеческого брожения, гниения и тления. Ведь он видел: сами себе помочь мы не в состоянии.
Какой смысл может иметь существование, какую задачу оно может поставить перед нами, чем оправдать мрачный характер нашего бытия, если не этим: добиться очищения, возвышения, ободрения, подготовить освобождение от злого, снять путы постыдного унижения злом.
Хвала тому, кто видит больше, чем видят его глаза, имеет больше, чем только логику и математику. Блажен тот, кто без усилий может достичь зрелости. Но слава и тому, кто всю жизнь спрашивал, искал, заблуждался, кто обломками кораблекрушения входит в гавань и стоит или лежит у подножия маяка, который мы никогда не переставали видеть своим внутренним зрением.
Александр Маркин
Статья впервые опубликована в 1948 году.
Герварт Вальден (наст. имя — Георг Левин, 1878–1941?) — искусствовед, писатель, автор многочисленных работ по теории экспрессионизма. Основатель, издатель и редактор экспрессионистского журнала «Штурм». В 1931 г. эмигрировал в Советский Союз, преподавал немецкий язык; в 1941 г. был арестован, пропал без вести в сталинских тюрьмах.
Герхарта Гауптмана с его неискренней сказочной путаницей — Здесь, скорее всего, Дёблин имеет в виду драму-сказку «Потонувший колокол» (1896).
Стефан Георге (1868–1933) — выдающийся немецкий поэт-символист, приверженец «чистого искусства»; его поэзия оказала значительное влияние на немецкую литературу начала XX в.
Эльза Ласкер-Шюлер (1869–1945) — немецкая поэтесса, близкая экспрессионистам; жена (с 1901 по 1911 гг.) Герварта Вальдена. Поэзия Ласкер-Шюлер отличается особенной образностью, навеянной культурой Востока и ветхозаветными книгами. В 1933 г. поэтесса бежала в Швейцарию, оттуда — в 1934 г. — в Египет, а затем в Палестину.
Петер Хилле (1854–1904) — немецкий литератор, одна из самых интересных и выдающихся фигур берлинской богемы конца XIX — начала XX в. Зимой 1902–1903 г. Хилле проводил «Кабаре Петера Хилле» — литературно-музыкальные вечера, в которых принимали участие Герварт Вальден, Эльза Ласкер-Шюлер и др.
Рихард Демель (1863–1920) — немецкий поэт и драматург; его творчество вобрало в себя черты почти всех, порой противоположных, литературных направлений эпохи рубежа XIX–XX вв., от натурализма до неоромантизма и экспрессионизма.