Гангрена Союза
Шрифт:
В 10.10 у переводчика кончились бланки, и он оборвал запись, пояснив, что Ричард Фейнман уже пожилой человек и всех принять не сможет. Но жаждущие, на всякий случай, не расходились. Тенгиз, тем временем, тасовал заполненные бумаги. Его особенно заинтриговало, что записались даже два члена комитета комсомола. В 10.45 кандидаты в американцы заподозрили неладное, тем более что переводчик куда-то исчез. Все видели, что он был в каких-то отношениях с Тенгизом. Кое у кого возникло подозрение, что Тенгиз еще до этого мероприятия умудрился каким-то образом пройти собеседование, и его попросили прояснить ситуацию. Поэтому Тенгиз вынужден был раскрыть карты.
До рукоприкладства не дошло, но некоторые, особо активные, участники еле сдерживались, и он пережил несколько неприятных минут. Соков был тут почти ни причем, но и он поволновался. Его только успокаивало, что дело они затеяли полезное.
– Парни, это же была шутка, вы что, шуток не понимаете? – Жизнерадостным голосом вразумлял их Тенгиз. – Для всех ясно, что вами двигал интерес к науке, а не поиск теплого местечка у дяди Сэма. – Тенгиз говорил это без всякой иронии. Он подсказывал им возможные реабилитирующие мотивы. На всякий случай.
– Мы-то, ясное дело, хотели участвовать в создании новой квантовой механики, – бубнили потерпевшие.
– В том-то и дело. И на отличном оборудовании! Но поймет ли наши мотивы профессура. Да еще у них взыграет научная ревность к Фейнману.
– А я, кстати, уверен, – успокоил их Тенгиз, – что многие из вас сразу почуяли, что это был розыгрыш и пришли сюда повеселиться и посмотреть на тех, кто принял всё это за чистую монету. – Это был еще один реабилитирующий мотив, который им подкинул Тенгиз. Для него это был всего лишь эксперимент, и он никому не желал зла. Не понимать юмора – это был моветон. Поэтому в толпе охотно подтвердили, что да, они с самого начала обо всем догадались и даже шутили по этому поводу. Больше всего веселились те, кому не хватило бланков.
Высшие инстанции после этого настоятельно требовали от Тенгиза сдать в ректорат оформленные бумаги, но он их к тому времени уже раздал участникам, по их настоятельной просьбе, и они канули в небытие. Соков эту его мягкотелость не одобрил и счел глупостью. Он признал, что выдавать анкеты ректорату было, конечно, не рационально, но следовало их сохранить для себя, как отличный инструмент влияния на коллектив. Поэтому он стал немного опасаться Тенгиза.
Соков, на свое счастье, отметил промах двух своих коллег по комитету комсомола. Этим он резко повысил свой рейтинг в парткоме (передовом отряде партии на производстве) и вскоре вошел в его состав.
6. Коллективный Демиург: Тенгиз, Катя, Юля, Соков, Витя
Вскоре Тенгиз заметил, что не его одного занимало, как превратить потребности индивидуума в общую проблему всего коллектива. Юлия Латынская и Катя Борова размышляли над похожей задачей, но – в своем ракурсе. Броская красота и быстрый ум Юли обеспечивали ей множество поклонников, но она их бросала, одного за другим. Юля немного походила на ведьму, а Катя еще не дозрела до флирта и стриглась под мальчика. Вместе они напоминали бабу Ягу и братца Иванушку.
Ни Юля, брюнетка с кучерявой копной на голове, ни светло-русая Катя, не задевали мужских инстинктов Тенгиза. Но и Тенгиз совершенно не был во вкусе Юлии. Она не испытывала по отношению к нему интеллектуального превосходства, а привыкла блистать. Катя, напротив, превосходила Тенгиза в профессиональном отношении, но восхищалась его благородством. И даже преувеличивала. В его присутствии она была вполне способна обсуждать сложнейшие научные проблемы, но от этого чувствовала свою ущербность во всем остальном. И ее даже смущало, почему Тенгиз относится к ней так благожелательно. Ей было очевидно, что она этого не заслужила. Учился Тенгиз на одной кафедре вместе с Катей и делился с ней своими тайнами, а у Кати пока была всего-навсего одна тайна, но она надеялась, что Тенгиз о ней не догадывается. Она стойко выслушивала подробности его побед, испытывая некоторое недоумение: что находит столь тонкий мужчина в примитивных, по его собственному определению, самках. Этими сомнениями Катя, разумеется, не делилась с Тенгизом, а слово «самка» так задевало ее, как будто бы это относилось и к ней. Юля над сомнениями Кати лишь посмеялась и объяснила, что все они самки, и не только самые примитивные.
Юлия училась на кафедре физики живого и уже знала, что отдельный нейрон может лишь послать своему адресату «да» или «нет» – и всё. Но им руководит страх повреждения: прежде чем сделать выбор он оценивает, что ему за это обычно бывает – улучшится его состояние или ухудшится. И шлёт воздействие, чтобы, если получится, спастись от грядущего повреждения. Юлю интриговало, как такие крошечные чувства сливаются в сложную личность, поэтому она быстро нашла общий язык с Тенгизом.
Катя замахнулась на еще более трудную проблему. Она собиралась наделить робота системой управления, которая бы сама выбирала свои поступки, как это делают животные, без всякой программы.
Многие пытались сконструировать «мозг» робота, как очень сложную схему, похожую на ту, что образуют нейроны мозга. Нашелся даже энтузиаст, который выделил комнату в своей квартире на Ленинском проспекте и собирал там электронное чудище, постепенно впаивая в него, что придется. Как-то Катя в группе студентов осматривала его детище, оно занимало уже более половины помещения. В самом дальнем, уже недоступном, углу можно было разглядеть огромные вакуумные лампы, потом пальчиковые, транзисторы, микромодули, аналоговые и дигитальные элементы, включенные позднее. Это гигантское сооружение, если было включено, мигало огоньками, гудело индуктивностями и трансформаторами, щелкало переключателями, а резисторы излучали тепло. Всё это происходило без всякой регулярности в пространстве и времени. Автор был уверен, что его монстр уже имеет сознание и пытался разгадать его мысли.
Но Катя не верила, что одной лишь сложности достаточно, для появления сознания. В сложных системах нарастает хаос и это создает иллюзию загадочной деятельности. Простые вещи ничего не стоит описать сложным путем, было бы желание. Катя пыталась сотворить простейший прибор, чувствующий угрозу своей поломки. Несколько таких приборов должны были, в идеале, вырабатывать стратегию избегания более сложных повреждений.
Поэтому всех трех, Тенгиза, Катю и Юлю, волновали особенности слияния простых желаний в замысловатые мотивы. Вместе с тем, мозг функционирует идеально, но не ясно, как; государство – так себе, и вполне понятно, почему. А что касается коллективного взаимодействия «живых» приборов, то пока это не более чем грезы. Для начала, нужно сконструировать блок, способный ощутить свое повреждение.
Так получалось, что лишь Катя работала над конкретной задачей. Остальные решали теоретические вопросы. Свои труды они в среде преподавателей не афишировали, те подумали бы, что они замахнулись на то, что под силу разве что господу богу. Соков проведал об их увлечении, счел, что это может многое дать в будущем и предложил выполнять для них математические расчеты. Он не слишком располагал к дружеским отношениям, но дело – прежде всего и его приняли в компанию.
К ним примыкал и Витя Коров, маленький неприметный паренек. Жил Витя на одну стипендию, не подрабатывал (не хватало времени) и друзья ненавязчиво его подкармливали. Он пытался своими руками спаять что-то необычное. Чаще всего он молчал. Но в его присутствии нельзя было лавировать, недоговаривать или как-то вилять. Его воспринимали, как некую абстрактную совесть. Впрочем, со стороны было заметно, что между Катей и Витей проскакивали искры особого понимания, но это не переходило в короткое замыкание.