Гангстер
Шрифт:
— Ричи! — крикнула старуха, чтобы ее было слышно в задних комнатах тихой квартиры. — Ричи, пора вставать. Я принесла завтрак. Сейчас поджарю чего–то вкусненькое. И кофе сварю. Просыпайся. Вылезай из кровати.
Старуха поставила сумки на маленький столик в кухне и поплелась в глубину большой квартиры (находившейся, правда, в дешевом доходном доме над железной дорогой), где ее единственный сын Ричи чуть ли не до полудня торчал, закрывшись в своей комнате, — отсыпался после оче–редной ночи, посвященной пьянке и наркотикам. Анна Мария Скарафино не питала никаких иллюзий насчет своего сына. Она знала, что он торгует наркотиками и ведет бизнес с людьми, которые чуть не каждый день кого–нибудь убивают. Она хорошо знала, что новенькие двадцатидолларовые бумажки, которые она почти каждый день находила в кармане своего передника, когда надевала
Анна Мария вынула сигарету из кармана халата, закурила и пошла дальше по комнатам, которые ежедневно вылизывала дочиста.
— Ричи! — снова крикнула она, остановившись в двери коридора, вместе с именем сына выдохнув через рот и нос облачко густого табачного дыма. — Что с тобой? Ты не оглох?
Она повернула за угол, оказалась перед дверью комнаты сына, взялась за ручку, нажала и распахнула дверь. Перевела взгляд с залитой кровью пустой постели на стену, выронила сигарету изо рта и с силой прижала обе ладони к губам, подавляя рвущийся наружу вопль и почти неудержимый позыв к рвоте. Ричи Скарафино, ее единственный сын, родившийся на две недели раньше срока, висел, распятый, на стене своей собственной спальни, его руки и ноги были прибиты четырьмя толстыми гвоздями, капли густой крови все еще ползли из ран вниз по его стынущей коже и падали на простыни в бело–голубую клетку. С правой стороны из–под ребер торчала темная рукоять двенадцатидюймового мясницкого ножа. Оба глаза заплыли от синя–ков после жестоких ударов, голова склонилась набок. Анна Мария рухнула на колени, ткнулась лбом в дощатый пол и отчаянно зарыдала перед изуродованным телом своего мальчика, Ричарда Скарафино, молодого человека, которому так хотелось стать гангстером. Так она и стояла все утро, ее глухие болезненные стоны эхом отдавались от холодных равнодушных стен, запятнанных следами смерти.
Я стоял рядом с Пудджем, опираясь на перила верхней палубы пароходика кольцевой линии, который неспешно шел вниз по течению Гудзона. Передо мной разворачивалась панорама Нью—Джерси, водяные брызги приятно холодили лицо. Нас окружали пары девушек и юношей, державшихся за руки, на деревянных скамейках расположились, укутав ноги теплыми одеялами, пожилые.
— Я люблю бывать на воде, — сказал Пуддж.
— Я навсегда запомню катер, который ты прошлым летом арендовал для меня и моих друзей, — сказал я, наклонившись поближе к нему. — Ты тогда сказал, что мы должны за это поймать по сотне омаров.
— Я пошутил. Но ведь мы тогда и неплохо посмеялись.
— Теперь мы так не смеемся.
— А какой, по–твоему, Гейб, должна быть война? — спросил Пуддж.
— Я даже не знаю, чего ожидал. — Я пожал плечами. — Но совсем не думал, что погибнет так много людей.
— И ты из–за этого переживаешь?
— А разве ты не переживаешь? — ответил я вопросом на вопрос.
— Нет, — уверенно сказал Пуддж. — Ни сейчас, когда я сделался стариком, ни раньше, когда я был зеленым пацаном. Я всегда знал, что это часть того, чем я должен быть. И всегда отлично себя чувствовал, сознавая, что к чему.
— Я всегда так хотел стать таким же, — пробормотал я, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заплакать. — А теперь боюсь этого больше всего на свете.
— Ты любишь власть, — сказал Пуддж. — Но тебе не нравится то, что необходимо делать для того, чтобы власть получить и удержать. — Он немного помолчал, подбирая слова. — Анджело думает, что ты можешь стать таким, как мы. И он сделает для этого все, что в его силах.
— Но ты так не считаешь?
— Пойми меня правильно, — сказал Пуддж. — У тебя есть мозги, и ты уважаешь нас и нашу жизнь. Но ты слишком чистый. А в нашей жизни чистоте нет места.
— И что же будет, когда Анджело придет к такому же мнению?
— Он не на шутку разозлится, — ответил Пуддж.
— И ты согласишься с тем, что он решит сделать? — спросил я.
— Я не променяю Анджело ни на кого, малыш. Даже на тебя. — Взгляд Пудджа был твердым и непривычно отчужденным. Впервые за все время знакомства с ним я почувствовал, что он страшный человек. — Тебе придется выиграть свою собственную войну, — сказал он шепотом и добавил: — Или проиграть.
Пуддж припарковал автомобиль под путепроводом шоссе и направился к темному заброшенному пирсу. Наверху автомобили грохотали по разбитому асфальту, не ремонтировавшемуся уже десяток лет. Он шел ко входу на пирс, но по пути остановился, посмотрел налево, потом направо, пытаясь разглядеть хоть какие–то признаки человеческой деятельности. Отражавшиеся в воде полная луна и огни мчавшихся прочь из города автомобилей озаряли внешнюю сторону пирса туманным светом. Старые разбитые двери складов были незаперты, а только лишь прикрыты, пустые причальные тумбы рыжели ржавчиной. В молодые годы Пудджа возле этого самого пирса стеной стояли океанские лайнеры, содержимое трюмов которых поспешно перегружалось в сотни грузовиков, ну, а Анджело и он еженедельно получали с этого тысячи и тысячи долларов. Деньги, откатывавшиеся им с пирса, легли в основу капиталов, которые они использовали для расширения других своих предприятий. Пуддж пошел дальше, покачав головой, опечаленный увиденным, — еще один кусок его юности медленно, но неуклонно рассыпался в пыль.
«Мерседес» с выключенными фарами на скорости вывернул слева, взвизгнув шинами на старых булыжниках. Пуддж смог разглядеть внутри лишь силуэты четырех мужчин. Он повернулся к приближающемуся автомобилю, прислонившись спиной к щербатым доскам главных ворот пирса, в обеих свободно опущенных руках он сжимал по пистолету с взведенными курками. Набрав полную грудь воздуха, Пуддж ждал. Машина приблизилась настолько, что четко вырисовалось лицо водителя. Пуддж расслабился и ласточкой кинулся наземь, перекатился и, оказавшись справа от машины, поднялся на колени, вскинул обе руки с пистолетами и принялся выпускать пулю за пулей в затемненные стекла. Он увидел, как водитель уронил голову на руль, и тут же «Мерседес» врезался в ворота, проломил капотом старые доски и застрял в них.
Пуддж шел к автомобилю, с каждым шагом выпуская в него по пуле. Когда в одном пистолете кончились патроны, он не глядя кинул его в воду, сунул руку в задний карман брюк, достал третий пистолет и выпустил в машину еще шесть пуль. Подойдя к задней двери машины, он остановился и с величайшим спокойствием оглядел четверых мертвых мужчин, похожих на сломанные куклы. Затем он убрал оружие в карман пиджака, повернулся, и именно в этот миг Пуддж Николз, бывший гангстером на протяжение всей своей сознательной жизни, понял, что допустил роковую ошибку.
— Не так уж плохо для белого, да к тому же и старика, — сказал Малыш Рики Карсон, стоявший неподалеку в своем обычном длинном кожаном пальто. За спиной у него держались, чуть поодаль, еще трое — прикрытие.
Пуддж оглянулся на четыре трупа в дымящемся «Мерседесе».
— Значит, вот как ты ценишь своих людей? — спросил он. — Суешь их, вместо приманки, в мышеловку?
— Надеюсь, в твоем возрасте я буду таким же добрым и заботливым, как и ты, — сказал, словно не услышав издевки, Малыш Рики, все так же державший руки в глубоких карманах пальто.
— Я не рискнул бы ставить на это большие деньги, — отозвался Пуддж.
С этими словами Пуддж распахнул дверцу «Мерседеса», прыгнул внутрь, упал на трупы, полулежавшие на заднем сиденье, и принялся лихорадочно рыться в их карманах. Почти сразу же он нашел два пистолета, обернулся и принялся палить. Малыш Рики отскочил с линии огня, прижавшись к воротам пирса, словно бродячая кошка, опасающаяся, несмотря на голод, приблизиться к слишком опасной ночной добыче. Трое его подручных вытащили из–под длинных пальто полуавтоматические пистолеты и осыпали темный «Мерседес» градом свинца. Пуддж приподнял одного из убитых и, прикрываясь им, как щитом, быстро стрелял в своих врагов. Он чувствовал, как мимо него свистели горячие пули, несколько пробили окна у него за спиной, несколько застряли в толстой кожаной обивке. Бросив на пол один из пистолетов, в котором кончились патроны, он снова принялся обыскивать ближайшего к себе, надеясь, что тот отправился на дело не с одной «пушкой». Действительно, у него оказался 44-дюймовый револьвер «бульдог». Стиснув его в ладони, Пуддж отполз назади попытался открыть дверь с другой стороны автомобиля.