Гангутское сражение. Морская сила
Шрифт:
— Слыхал?! — с перекосившимся от гнева лицом крикнул ему Петр. — Ступай немедля, поднимай всех на ноги, собирай поголовно мужиков, сыскивай все зелье огневое, рвы копай. Вечером поедем, осмотрим.
Повернулся к генерал-фельдмаршалу Головину: [7]
— Езжай, Федя, в Псков, изготовь там оборону.
Подумал несколько мгновений, позвал Меншикова:
— Данилыч! Сыщи немедля ко мне капитана Салтыкова. [8]
Быстро, через ступеньки, взбежав в воеводские палаты, Салтыков застал царя за конторкой, он что-то размашисто писал. Кивнул Салтыкову: жди.
7
Федор
8
Федор Степанович Салтыков — сын боярина, Азовского воеводы, успешно обучался за границей в Голландии, талантливый строитель кораблей, сподвижник Петра I по созданию флота.
Закончив писать, пробежал глазами, поманил Салтыкова.
— Ты, я вижу, горазд в политесе. Сей же час скачи в Митаву, разыщешь короля саксонского Августа, брата моего, — Петр криво усмехнулся. — Запоминай, с чего начнешь. Государь так передать велел: мол, он отъехал из Нарвы для встречи с ним, Августом. Получив известие от войска, посылаю тебя доподлинно оповестить его, Августа, дабы клевету отвести. — Петр взял с конторки исписанный лист. — Садись, вчитывайся, все до слова мне молвишь. Потом перескажешь Августу.
Салтыков взял бумагу, сел на лавку.
«Дабы от неприятелей общих не внушен был и своей персоне, что противное получил, никогда от его союза и отечественного наследия не отступить, как еще при приходе своем к Нарве писал, так и ныне желает видеться не мешкая на праздник Рождества Христова. Велели войскам генерала Репнина с 12 000 человек пехоты быть в Новгороде, а гетману Черкасскому с 8000 конных и 10 000 пехотных быть в Пскове, также которые отстали от Нарвы полки к обороне развернули», —
читал вполголоса Салтыков.
Когда Салтыков заучил написанное, Петр взял бумагу:
— Уясни генеральное. Нам Август потребен, дабы шведа отвлекать. Штоб он знал — мы союзу верны и силу имеем. А с братом Карлом, придет срок, сочтемся.
Салтыков умчался, а царь проверял готовность войск для отпора нашествию Карла XII.
Обновлялись, пополнялись пушками, припасами, рекрутами крепости Новгорода, Пскова и Гдова, опоясались они рвами, ощерился пушками Печерский монастырь.
Первые донесения о сражениях под Нарвой не весьма огорчили Петра. Войска в полном порядке отходили от Нарвы.
Прибывшим к нему генералам Борису Шереметеву, Петру Апраксину, [9] Аниките Репнину сразу выговорился:
— Все вы в батальях с турками бывали, однако ты, Борис Петров, опытен, а сплошал у Пуртцы, тогдаб с шведами иначе обошлись мы под Нарвой.
Шереметев виновато развел руками, а сам, грешным делом, подумал: «Ты-то тож хорош, от Нарвы утек неведомо зачем, когда узнал, что швед близко, да кумандиром над нами оставил иноземца».
За три недели до сражения под Нарвой конница Шереметева сначала успешно атаковала там передовой отряд шведов генерала Велинга, однако, вместо того чтобы закрепиться, Шереметев решил отступить к деревне Пюхайоги в 30 верстах от Нарвы. Царь сделал ему выговор и наказал держаться. И опять граф сплоховал, начал отступать под напором шведов к Нарве…
9
Петр Матвеевич Апраксин — сподвижник Петра I, старший из трех братьев Апраксиных, его сестра Марфа была замужем за царем Федором, сводным братом
— Ну да будет, — примирительно сказал Петр, — авось грехи замолишь делами. Нарва же, одним словом сказать, яко младенческое играние было, а искусства ниже вида.
Царь шагнул к разложенной на грубо сбитом столе походной карте и поманил прибывших:
— Ты, Аникита, — начал он с Репнина, — принимай под начало войско у Новгорода, сбирай по всей округе воев, которые от Нарвы отошли. В подмогу тебе приписаны свежие рекруты. Оградишь от шведа с норда, ежели он к Москве вознамерится идти.
— Борис Петров, — без остановки продолжал царь, — с заглавными полками ополчения московскими и новгородскими оборону Пскова станешь держать. Тебе в подмогу из Малороссии семь тыщ казаков идут. Держи ухо востро, шведа сторожи, не мешкая доноси.
Петру Апраксину поручалось особое задание, но царь начал издалека.
— Штоб все вы знали, нынче почнем воевать море с другой стороны, от Ладоги к Неве и далее, к Финикусову [10] заливу. Об этом, окромя вас, никто ведать не должон.
10
Финикусов залив — прежнее название Финского залива.
Царь оживился, глаза его засверкали привычными прежде огоньками, как всегда, когда он был в добром расположении духа.
— Для того, ты, Петр, сядешь воеводой и на Ладоге. Войск тебе под начало будет тыщ десять, наперво отваживай шведов от наших берегов на Ладоге. Перепиши на Ладоге, Онеге и в реках окрест все струги до единого. Тамошних людей поспрашивай подробно о путях водных между Соловками, Онегой и Ладогой. Далее поглядим, а нынче указ выйдет в Архангельский, Прозоровскому, крепостцу ладить на двинском устье. Брат Карл беспременно навестит те места. — Петр выпрямился, ухмыльнулся, не спуская глаз с Апраксина. — А што, тебе братец Федор весточку не дает из Воронежа? Давненько от него слуху нет.
— В аккурат, государь, получил от него письмецо на Рождество, похваляется диковинным кораблем, денно и нощно с ним трудится, к спуску готовит.
Апраксин доподлинно знал, чем порадовать царя. Петр заулыбался:
— Молодец. Отпиши ему, вскоре буду. Надобно поспеть «Предистинацию» [11] самому спровадить со стапелей [12] на воду.
Генералы отъехали, а Петр начал перебирать и просматривать почту. Редкий день теперь не жаловались послы, что при иноземных дворах после Нарвы надсмехаются над ними.
11
«Предистинация» — первый 58-пушечный линейный корабль, построенный в Воронеже по чертежам Петра, без помощи иностранцев, исключительно руками русских мастеровых.
12
Стапель — прибрежное сооружение на верфи, на котором строится судно.
Обычно донесения докладывал Головин, а сейчас Петр сам вчитывался в слезливые строчки. Сверху лежал распечатанный конверт от Андрея Матвеева из Гааги.
«Жить мне здесь теперь очень трудно: любовь их только на комплиментах ко мне, а на деле очень холодны. Обращаюсь между ними, как отчужденный; а от нарекания их всегдашнего нестерпимою снедаюсь горестью».
Царь закашлялся, вспомнил поездку в Голландию, тогда все улыбались и раскланивались…
Самым горестным тоном выделялись откровения князя Голицына. Он сообщал об издевках венского двора: