Гангутское сражение. Морская сила
Шрифт:
— Мотри, Федя, — как обычно, по-родственному, обращался царь к Апраксину, — эскадру для Азова готовь к весне, однако поимей в виду, и на Севере тебе вскорости не миновать суда ладить.
Апраксин недоуменно поднял брови, растерянно улыбнулся, теряясь в догадках.
— Правда твоя, — пояснил царь, — я и сам грешным делом после Нарвы об том думал, как брата Карла пихнуть от моря с другого бока. Вскорости почнем ладить не струги, а морские суда где-либо на Ладоге,
Тебе и там работа сыщется. Нам без морской силы к Балтике неча соваться…
Петр мечтал о походе на Константинополь, а в думы назойливо закрадывалось сомнение: «Далече сии места от Европы». Поневоле вновь обращался к берегам Балтики. Там прямая дорога на Запад, рукой подать до Речи Посполитой, Пруссии, Мекленбурга, Дании. За ними Голландия, Франция, Англия. Зримо вставали картины виденного три года назад: «Сие не Османская орда, там для Руси и выгода, и примерность, есть чему поучиться…»
Переводил дух, озирался, возвращался к обыденному. Ждал вестей от Петра Апраксина из Новгорода о готовности войск, постройке сотен стругов на Свари и Тихвине. Томился ожиданием донесений от Шереметева и Репнина о движении шведских войск. «Поведет ли Карл XII армию к Москве?» Гнал гонцов к Архангельскому, датские и голландские купцы намекали, что шведы вербуют матросов для похода на Север.
Тусклое светило ненадолго показалось над лесистыми холмами Двинского устья. Отзвенела Масленица, весна только-только начиналась. Реки и озера стояли крепко скованные льдом, и укатанные розвальнями дороги блестели на солнце, в редких селениях над избами высоко тянулись нитяные струйки дыма и таяли в безоблачном небе. В ту пору гонец из Белокаменной привез царский указ.
«В лето от Рождества Христова 1701 весною Великого Государя указ прислан на Двину, — отметил в Двинской летописи думный дьяк, — Преосвященному Архиепископу, также и к воеводе князю Алексею Петровичу Прозоровскому, чтобы городы Архангельской и на Холмогорах крепить и жить в великом опасе от шведов, для того, что летом будут к городу воинские швец-кие корабли, и в Новой Двине, в корабельном уском проходе, строить вновь для крепости город камен-ной, со всякой крепостью».
Первым, вроде бы не по чину, в царском указе значился владыка Холмогорский и Архангельский. Дважды побывал в этих краях Петр, и его наметанный глаз заприметил, царь твердо убедился, что пра-вит там не только душами поморов, но всеми мирскими делами, Преосвященный отец Афанасий.
Такого же мнения о своем владыке держались и братия в двинских храмах и монастырях, и поморские прихожане.
«Бысть убо пастырь изящный, пи-сания довольный, сказитель громогласен, речист, по премногу остроразсудителен, чина церковного опасный хранитель, ревнитель к вере, на раскол разрушитель, трудолюбив, много зданий каменных со-здатель…»
Читая царский указ, воевода кичливо топырил губы. «Опять государь привечает Афанасия. Чего он в нем сыскал дивного?» Кряхтя позвал дьяка, велел подавать санки, — так или иначе, архиерея не миновать. Не привык воевода по нраву с кем-либо делить власть, но тут случай был особый. А ну как шведы посунутся да побьют? Тогда вдвоем-то легче оправдываться, а то и всю промашку на владыку переложить.
Афанасий, как обычно, встретил воеводу почтительно и приветливо. Велел подать чаю.
— Какая беда случилась? С чем пожаловал, Алексей Петрович?
Воевода, хмурясь, протянул Афанасию свиток:
— Поутру, владыка, указ привез гонец, вести от государя. К нам супостат грозится пожаловать.
Архиерей пригласил воеводу в светелку, сели к столу. Пока подавали чай, надел очки. Неторопливо развернул свиток. Читал про себя без видимого волнения.
— Вишь, государь о державе печется. — Афанасий положил свиток на стол. — Знать, у него верные люди, да лазутчики о всем проведывают, упреждают государя.
Глядя вопросительно на воеводу, Афанасий отхлебнул горячий чай из блюдечка, хитро прищуриваясь:
— Што будешь делать, князь?
Воевода недовольно засопел, подумал про себя: «Выспрашивает меня, будто я под его рукой хожу».
— Наперво, пока санный путь, пошлю стрельцов в дальние остроги — Кольский, Пустозерский, Сумской да Мезень.
Афанасий согласно поддакивал:
— Так-то оно так, не позабудь про Кемь и Соловецкий монастырь. Туда припасы пушечные надобно пополнить. А где крепостцу надумал соорудить?
«Лукавит Афанасий, — слушал Прозоровский владыку, — ведь лучше меня знает весь край,». Но ответил в тон владыке:
— Само собой, в Березовском устье.
— Хм, устье-то велико, — Афанасий понял, что от воеводы ничего нового толком не услышишь. Он из своей избы дальше Гостиного двора за минувший год после приезда нигде не бывал.
— На Линском прилуке будем творить крепостцу, — как о деле решенном, твердым голосом проговорил Афанасий. — Там оно само ходкое русло для судов, саженей девять десятков по ширине. Пушки наши ворога там достанут при всяком случае.
— И то верйо, — сразу согласился Прозоровский, в глаза не видавший того острова и никогда не бывавший в тех местах.
Афанасий всегда имел правило доводить суждения о мирских делах до полного завершения.
— Дело это наипоспешное и безотлагательное, боярин. Покуда Двина во льду, надобно на Линский прилук для строения крепостцы камень да деревянные припасы доставить.
Прозоровскому явно было не по натуре слушать наставительные речи архиерея, но он слушал молча, слегка потупив взор, чтобы-не выдать своего неприязненного расположения духа.
Чувствуя настроение воеводы, архиерей подсластил сказанное:
— А коли речь о судьбах отечества зашла, так я безотлагательно распоряжусь, воевода, со всех монастырей свезти на Линский прилук какой ни есть камень.
Царь, как правило, не ограничивался указующими бумагами. Не прошло и недели, как у воеводы появился стольник Сильвестр Иевлев из Москвы для надзирания за работами.
— Государь повелел строение крепости возложить на семь городов. — Иевлев протянул воеводе список.
Там значились Устюг Великий, Вятка, Соль-Выче-годск, Тотьма, Чаронда, Кеврола и Мезень. Оттуда надлежало выделить для работ 1800 человек.