Ганнибал. Бог войны
Шрифт:
Квинту хотелось одновременно смеяться и плакать.
– Ты ранен куда-нибудь еще? – спросил Коракс.
Урций заметил центуриона и почтительно вздернул подбородок.
– М-м-м… никак нет. Не думаю.
– Прекрасно. Кто-нибудь, оторвите лоскут от своей туники, – велел Коракс. – Нужно перевязать ему руку, чтобы остановить кровотечение.
Черноволосый первым протянул лоскут ткани, и Квинт ощутил к нему еще большую теплоту.
– Как тебя зовут? – спросил он, пока Коракс занимался повязкой.
– Матвей. – Он увидел удивление Квинта. – Я такой же римлянин, как и ты, но моя бабушка со стороны матери была еврейка. Я младший из четырех сыновей. Моя мать пилила отца, пока тот не согласился дать мне еврейское имя.
– А меня зовут Креспо. – Юноша протянул руку, и они обменялись рукопожатием. – Как ты понял, я из части Коракса. А ты?
– Из манипулы Феста. – Матвей состроил гримасу. – Или был. Он, наверное, мертв, как и остальные.
– Ты был при Каннах?
– Если б не был там, то не оказался бы здесь, в этой вонючей Сицилии, – Матвей подмигнул, дескать, не имею в виду ничего обидного.
– Тут было несколько новых рекрутов, но не так много, наверное, – ответил Квинт, с облегчением узнав, что Матвей, как и он сам, ветеран. – И после сегодняшнего нам, несомненно, понадобится еще больше.
– Не умничай, Креспо. Не думай, что ублюдки-сиракузцы не начнут искать уцелевших, когда мы попытаемся выбраться, – предупредил Коракс. – Чтобы это удалось, нам всем нужна твоя ловкость.
– Похожее было при Тразименском озере, – прохрипел Урций. – И при Каннах.
– Вы вывели нас в обоих случаях, – добавил Квинт. – И выведете опять.
– Это верно, будь я проклят, – сказал Урций.
В кои-то веки Коракс, кажется, не знал, что сказать. Он пробубнил что-то вроде «не слишком надейтесь», прежде чем поплыл выглянуть из-за кормы на городские стены.
– Значит, вы ему доверяете? – спросил Матвей, одобрительно глядя.
– Он спасал мою задницу чаще, чем вот этот негодяй, – проворчал Урций и бросил на Квинта благодарный взгляд, не требовавший слов.
– И мою тоже, – сказал юноша. – Будь я проклят, он лучший центурион во всей армии.
– Я слышал, о Кораксе хорошо отзывались, – кивнул Матвей. – Хорошо, что он командует, а?
– Да.
Барахтавшийся в воде и опаленный солнцем Квинт страдал от жажды. Его одолевала скорбь по погибшим товарищам. Тысячи противников находились в нескольких сотнях шагов. И все равно сердце пело. Они доживут до завтра. Как-нибудь, но доживут.
Ибо здесь был Коракс.
Глава IX
– Я пришел с приглашением. – Клит без стука толкнул дверь.
– Сиськи Танит, ты меня напугал! – Ганнон дремал на кровати.
– Мои извинения. – В тоне мужчины даже отдаленно не звучало извинения. – Ты не должен это пропустить, друг мой.
Все еще полусонный, карфагенянин ощутил легкое раздражение.
– Что пропустить?
– Гиппократ и Эпикид устраивают вечером пир в честь нашей славной победы, – сияя, объявил Клит.
– Мы и так уже празднуем всю дорогу с тех пор, как она случилась!
После потопления римского флота у городских стен празднества были буйными. В предыдущие несколько дней Ганнон пил вина больше, чем когда-либо с тех пор, как они вместе с Суни веселились в Карфагене.
– Может быть, и так, но это будет официальное мероприятие во дворце правителей. Яства и вино без ограничений. Мне говорили, что будут также девушки-флейтистки.
Ганнон стряхнул сон.
– Кто приглашен?
– Вся дворцовая знать. А также командиры всех частей – пехотных, артиллерийских, кавалерийских и морских.
– Кавалерийских пускать нельзя, – пошутил молодой человек. – Пока что они ничем не отличились!
– За это мы выльем на них кучу дерьма в течение вечера, не беспокойся. Для начала Гиппократ и Эпикид произнесут речи. Потом пройдет награждение самых мужественных солдат, а потом… – Клит сделал паузу, – мы сможем напиться в хлам!
– Рассчитывай на меня.
Миссия Ганнона оказалась гораздо приятнее, чем он представлял, но так будет не всегда. Римляне не ушли из Сицилии, а только вернулись в свои лагеря. Они возвратятся. Странно подумать: если Квинт пережил Канны и морскую атаку, он может оказаться в их числе… Клит рассказывал о строгом наказании, наложенном на выживших на кровавом поле. «Скорее всего, Квинт погиб, – сказал себе Ганнон. – Бедный парень…» Затем он прогнал его из мыслей – были более приятные вещи, о которых можно подумать. Если Гиппократ и Эпикид хотят отблагодарить солдат за их доблесть, кто он такой, чтобы возражать?
– Когда начало?
Клит подмигнул. Под любопытным взглядом Ганнона он вышел и вернулся с большим глиняным кувшином и двумя чашами, которые, по-видимому, прятал в коридоре.
– Прямо сейчас!
Командир притворно застонал.
– И ведь это продлится всю ночь!
Они начали с энтузиазмом. Вина хватило ненадолго, и Ганнон предложил воздержаться от питья, пока не начнется пир.
– Тебе-то ничего, а я здесь должен производить впечатление… Как это будет выглядеть, если я приду в дым пьяный? Ганнибал оторвет мне яйца.
– Он ничего не узнает!
– Если только кто-то из братьев ему не доложит. А даже если не доложат, что они сами подумают?
Клит что-то проворчал, но уступил.
Они пошли в гарнизонную баню, где расслабились в горячем бассейне, а потом насладились массажем, который обеспечили рабы. Непринужденно текла беседа. Оба не говорили о войне; разговор переходил с лучших ночных попоек на их памяти к годам юности, и что они затевали со своими друзьями. Неизбежно двое мужчин поспорили о красоте карфагенских девушек в сравнении с сиракузскими. Из гордости ни один не признавал точки зрения другого. Разговор немного накалился, и в попытке избежать спора Ганнон сказал: