Ганнибал. Враг Рима
Шрифт:
Малх позавтракал и вышел из дома. Это стало его ежедневной программой. Хотя Бостар уже отплыл в Иберию, Сафон еще был здесь, хотя и чаще всего ночевал в своей комнате в городском гарнизоне. Когда он заходил домой, то старался не упоминать о Ганноне, что казалось Малху несколько странным. Наверное, так старший сын пытается преодолеть горечь утраты, решил Малх. Сам же он перестал общаться с кем-либо. Кроме тех редких случаев, когда кто-то сам приходил к нему, Малх находился в обществе слуг-рабов. Так продолжалось с того самого дня, как исчез Ганнон, а случилось это пару недель назад. Перепуганные яростным нравом Малха, который только ужесточился от горя, рабы ходили вокруг него на цыпочках, стараясь без нужды не привлекать его внимания. В результате Малх ощущал их присутствие еще острее и еще больше раздражался. Ему хотелось на ком-нибудь сорваться, но рабов было не в чем упрекнуть, и он сдерживал гнев, который все копился и копился. Да и все время находиться в четырех стенах он тоже не мог, снедаемый мыслями о Ганноне. Младшем сыне, самом любимом, которого он никогда больше не сможет увидеть.
Малх пошел к двум городским бухтам. Один. Житейская мудрость о том, что время лечит горе, оказалась полнейшей чушью, подумал он. День ото дня горе лишь возрастало. Иногда Малх думал, не победит ли оно его. Доведет до состояния, когда он уже не сможет терпеть. И тут, мгновение спустя, он увидел Бодешмуна. Тихо выругался. Видеть сейчас отца Суниатона ему было особенно тяжело. Но жрец, похоже, считал иначе и пытался встретиться с ним при любой возможности.
Бодешмун сдержанно поднял руку в жесте приветствия.
— Малх. Как ты сегодня себя чувствуешь?
— Все так же, — мрачно ответил тот. — А ты?
— Тоже плохо, — ответил Бодешмун, и его лицо исказила мука.
Малх вздохнул. И так каждый раз, когда они встречались. Жрецы должны быть примером выдержки, не должны ломаться под ударами судьбы. У него других проблем хватает, чтобы еще и Бодешмуна утешать. Разве он должен нести на плечах двойную ношу? Рассудок говорил Малху, что он не виновен ни в смерти Аришат, его жены, ни в смерти Ганнона, но чувства отказывались признать это. Бессонными ночами Малх часто думал, что именно его излишняя правильность отчасти стала причиной того, что произошло с Ганноном. После смерти Аришат он превратился в фанатика, которого ничего не интересовало, кроме планов Ганнибала Барки. В доме не стало радости, веселья и смеха. Сафон и Бостар, взрослые мужчины, не страдали от его меланхолии, а вот Ганнон, наверное, сильно мучился. Понимание этого изматывало Малха все сильнее. Надо было побольше проводить с ним времени, думал он. Может, даже отправиться порыбачить, вместо того чтобы нудно рассказывать о сражениях прошлого.
— Да, тяжело, — ответил Малх Бодешмуну, стараясь выразить сочувствие, и спешно потянул жреца за руку, прочь с пути едущей повозки. — Очень тяжело.
— Больно, — жалобно прошептал Бодешмун. — С каждым днем все сильнее.
— Знаю, — вздохнул Малх. — Есть только две вещи, которые помогают мне хоть как-то справляться.
В печальных карих глазах Бодешмуна мелькнул проблеск надежды.
— Какие же, скажи?
— Первая — моя ненависть к Риму и всему, с ним связанному, — резко бросил Малх. — Годами мне казалось, что возможность отомстить не придет никогда. Ганнибал изменил все. Наконец-то у Карфагена есть шанс свести с ними счеты!
— С окончания войны на Сицилии прошло больше двух десятков лет, — возразил Бодешмун. — Больше поколения.
— Верно, — согласился Малх.
Он помнил, как ослаб огонь ненависти, пылавший в нем, до появления на сцене истории Ганнибала. Теперь же он разгорелся ярче солнца, подпитываемый еще и горем утраты.
— Тем более нельзя забывать этого.
— Мне это не поможет. Порождать насилие — не дело эшмуна, — тихо сказал Бодешмун. — А какой другой способ?
— Я хожу по улицам у торгового порта, слушаю разговоры и приглядываюсь, — ответил Малх и, увидев недоумение на лице собеседника, пояснил: — Ищу хоть какие-то приметы, малейшие крохи информации, все, что может помочь точнее узнать, что произошло с Ганноном и Суни.
Бодешмун разочарованно посмотрел на него:
— Но ведь мы и так знаем. Тот старик сказал.
— Знаю, — ответил Малх, смутившись оттого, что его вынуждают открыть главную тайну. Он потратил огромные средства на жертвоприношения Мелькарту, «владыке города», моля лишь о том, чтобы мальчики не утонули в том страшном шторме. Конечно, бог не дал ему никакого ответа, но и сдаваться Малх не собирался. — Просто до сих пор существует возможность того, что они все еще живы. Их мог кто-нибудь подобрать.
Глаза Бодешмуна расширились.
— Опасно верить в такое, — сказал он. — Будь осторожен.
Малх кивнул, но не стал скрывать раздражения.
— А ты как справляешься? — спросил он.
Бодешмун возвел глаза к небу.
— Молюсь моему богу. Прошу, чтобы он позаботился о них в царстве мертвых.
Для Малха это было уже слишком. Более чем достаточно.
— Мне надо идти, — пробормотал он.
И решительно зашагал, оставляя позади отчаявшегося Бодешмуна.
Вскоре Малх дошел до Агоры. Увидев множество сенаторов и других политиков, выругался. Он и забыл, что этим утром должно состояться важное обсуждение. Уже подумывал сменить планы и прийти, но потом передумал. Сейчас большинство в Собрании поддерживало Ганнибала, и вряд ли это изменится в ближайшем будущем. Помимо восстановления авторитета Карфагена через подчинение иберийских племен и угрозу Сагунту, союзнику Рима, Ганнибал способствовал обогащению города. Хотя более отдаленные его планы еще и не были всем известны, мало кто из старейшин о них не догадывался.
Увидев Госта, Малх скривил губы. Тот всегда думал о предстоящей войне с Римом и всегда выступал против нее. Дурак, подумал Малх. С возвратом авторитета и богатства Карфагена война с Римом становилась неизбежной. Главной причиной была аннексия Сардинии, всего один из примеров несправедливого обращения Республики с его народом. За последние годы Рим продолжал угрожать Карфагену, делая это безо всякого уважения, посылая в Иберию своих соглядатаев, туда, где они не имели власти, заключив союз с Сагунтом, основанным греками городом, который находился в сотнях миль от Италии. Они даже имели наглость наложить на Карфаген одностороннее обязательство не расширять свои владения на север, в сторону Галлии.
Погруженный в мысли, Малх не увидел, что Гост его заметил. Когда толстяк с самодовольным видом подошел к нему, было поздно поворачиваться к нему спиной. Выругав себя за намерение дойти до бухты короткой дорогой, Малх вежливо кивнул Госту.
Тот противно улыбнулся.
— Не идешь на обсуждение этим утром? — спросил он.
— Нет, — ответил Малх, пытаясь побыстрее пройти мимо.
Неуклюже двигаясь из-за полноты, Гост перегородил ему дорогу.
— Мы уже заметили, что тебя не было на последнем заседании. Твоих ценных замечаний нам не хватало.
Малх резко остановился. Госту было плевать, даже если бы он узнал о его смерти, не говоря уже о присутствии на собрании. С каменным лицом поглядел на собеседника:
— Что тебе нужно?
— Знаю, что в последнее время у тебя на уме более важные вещи, чем Карфаген, — с улыбкой произнес Гост. — Семейные дела.
Малху хотелось сдавить Госту горло, так, чтобы у него из орбит выскочили глаза, но он понимал, что это лишь наживка.
— Уж ты-то точно всегда о благе Карфагена печешься, — язвительно ответил он. — И уж совсем не о серебре из иберийских рудников.