Гаран вечный: Кристалл с грифоном. Год единорога. Гаран вечный
Шрифт:
Но передо мной был портрет девушки, на лице которой я не обнаружил и следов разочарования. Лицо было тонкое, глаза на нём казались огромными. Эти глаза были какого-то неопределенного цвета — ни голубые, ни зеленые. Впрочем, художник мог и ошибиться. Но я почему-то был уверен, что художник не старался ее приукрасить. Он изобразил ее такой, какая она была на самом деле. Ее нельзя было назвать красавицей, но её лицо было невозможно забыть, даже если увидеть его всего раз в жизни. Её волосы, как и мои, были темнее, чем у всех. Они были цвета осенних листьев — коричневые, с благородным красным отливом. Лицо сужалось ото лба к подбородку и имело почти треугольную форму. Девушка
Такова была Джойсан. Держа портрет в руках и рассматривая его, я вдруг впервые понял ясно и отчетливо, что это та, с кем связана моя жизнь, моя судьба, от которой мне не убежать. И я смотрел на серьезное лицо девушки, которая, как я вдруг подумал, может отнять мою свободу. Эта мысль — заставила меня устыдиться, и я поспешно сунул портрет обратно в мешочек и после этого спрятал его в свой кошелек. Я хотел убрать его с глаз и выкинуть из головы. Яго сказал, что она хочет получить мой портрет, но даже если бы я и хотел выполнить эту просьбу, я бы не смог это сделать. Я не знал никого, кто мог бы рисовать портреты, а расспрашивать посторонних мне не хотелось. И поэтому на просьбу невесты я не ответил ничем. А затем наступили дни, полные новых тревог, новых забот, новой опасности, и я забыл об её просьбе, а может, постарался забыть.
Но портрет оставался при мне. Время от времени я доставал расшитый мешочек и даже пытался вытащить портрет, но потом одергивал себя со злостью и снова прятал. Я опасался, что вид этого лица заставит меня сделать то, о чем я впоследствии пожалею. По обычаю, Джойсан должна была приехать ко мне в конце этого года, но обстановка была очень тревожной, близилась война, и приезд отложили. А следующий год уже застал меня на юге в самой гуще событий.
Сражения? Нет, я бы не назвал это так громко. Лесники научили меня быть не героем сражений, а выслеживать, вынюхивать врага, собирать о нем мельчайшие сведения: о его передвижении, о его силах и о его привычках. Первые поражения, когда прибрежные крепости пали одна за другой под ударами металлических чудищ, принудили нас объединить свои силы. К сожалению, желанное объединение произошло слишком поздно. Враг, хорошо изучивший нашу тактику ведения войны, знал наши слабости и имел подавляющее превосходство в вооружении. Решительный и беспощадный противник сокрушил трех могущественных и весьма уважаемых южных лордов.
Трое оставшихся лордов били или более предусмотрительны, или более везучи. Им удалось бежать и они сформировали совет. Таким образом была создана объединенная армия, которая перешла к тактике преступников Пустыни — молниеносные удары с мгновенным отходом. Так нам удавалось наносить урон противнику, не теряя при этом своих людей.
Вторжение началось в Год Огненного Тролля, а первых успехов мы добились в Год Леопарда. Но мы не гордились этими успехами. Мы потеряли уже столько, что никакие победы не могли возместить потери. Мы стремились лишь к тому, чтобы вышвырнуть пришельцев обратно за море, откуда они явились. Все южное побережье находилось в их руках и через три порта к ним постоянно поступали все новые и новые подкрепления. Но, к счастью, те металлические чудища, которыми они нанесли первый и сокрушительный удар, больше не появлялись, иначе мы не смогли бы устоять перед ними и уже давно откатились бы на север и запад, как перепуганные кролики.
Мы взяли пленников и от них узнали, что эти металлические чудища не принадлежали ализонцам. Их делали в Другой стране, которая расположена рядом с Ализоном и теперь воюет на другом конце мира. А целью вторжения Ализона к нам было подготовить путь для нападения более могущественной армии. Ализонцы, несмотря на их высокомерие, казалось, сами боялись тех, чьё оружие они применили против нас. Они угрожали нам страшной местью, когда та держава закончит свою войну и обратит на нас всю свою мощь.
Но наши лорды поняли, что сейчас не время думать о том, что будет после. Наш долг теперь — защитить свою родину и вышвырнуть наглых пришельцев из долин. Я уверен, что в душе все мы были уверены в близком конце, но о сдаче на милость никто не помышлял. Судьба людей, попавших в руки наших врагов, была ужасна. Смерть казалась милосердием по сравнению с участью пленников.
Я вернулся из разведки, а в лагере меня ждал гонец одного из лордов — лорда Имгри, который спешно вызывал меня. Усталый и голодный, я схватил кусок хлеба и вскочил на свежую лошадь.
Гонец сообщил, что получено послание с помощью костров и щитов. Лорд, расшифровав послание, срочно послал за мной. Передача сообщений с помощью костров и отражающих свет щитов широко применялась в нашей стране, но какое отношение я мог иметь к сообщению, я не мог понять. Из всех лордов, которые входили в совет, лорд Имгри был наиболее приятным. Он всегда стоял как-то особняком. Он был весьма хитер и умен, и именно ему мы были в большей степени обязаны своими успехами. Его внешность, казалось, полностью соответствовала его характеру. Лицо его постоянно хранило холодное выражение. Я никогда не видел его улыбки. Он использовал людей, как пешек, но относился к ним бережно. Он всегда заботился, чтобы все были сыты, устроены на ночлег. Сам он делил с солдатами все трудности походной жизни, и все же ни с кем близко не сходился, даже с другими лордами.
Лорда Имгри уважали, боялись, охотно подчинялись ему, но я не верил, что его любили. Вскоре я уже был в его лагере. Моя голова кружилась от недостатка сна и от длительной езды верхом. Я старался не шататься, когда сошел с коня. Это было делом чести — предстать перед лордом Имгри с такой же холодной невозмутимостью, с какой он встретит меня и которая никогда не покидала его. Он не был так стар, как мой отец, но он был человеком, который, как казалось окружающим, никогда не был молодым. У окружающих создавалось впечатление, что с самой колыбели он планировал и предусматривал все, если и не свои действия, то изменения ситуации вокруг него.
В грубом крестьянском доме в камине горел огонь. Перед ним стоял лорд, вглядываясь в пляшущие языки пламени, как будто стараясь что-то прочесть в них. Его люди расположились вокруг дома. Только его оруженосец сидел на стуле возле огня и начищал шлем грязной тряпкой. Над огнем висел котелок, распространяя вокруг себя аромат, от которого у меня потекли слюнки, хотя прежде я бы с презрением взглянул на такой скудный ужин. Когда я закрыл за собой дверь, лорд повернулся и посмотрел на меня острым, проницательным взглядом, который был его главным оружием в борьбе с окружающими. Усталый, измученный, я собрал силы и твердо встретил его взгляд.
— Керован из Ульмсдейла, — он не спрашивал, он удостоверял.
Я поднял руку, приветствуя его, как приветствовал бы любого лорда.
— Я здесь.
— Ты опоздал.
— Я был в разведке и поехал сюда, как только получил послание, — спокойно ответил я.
— Так, так… И что же ты узнал?
Сдерживая себя, я рассказал, что мы увидели, когда были во вражеском тылу.
— Значит, они передвигаются по Калдеру. Да, реки для них весьма удобный путь передвижения. Но я хочу поговорить об Ульмсдейле. Пока они высадились только на юге, но с тех пор, как пал Эрби…