Гарантия на счастье
Шрифт:
Ну да, я пришел, а что бы ты тут одна делала? Конечно, я пришел.
Потому что твой муж позвонил, сказал, что ты приезжаешь: И что мне оставалось делать? Я же все-таки не свинья. Я даже не помню, что тогда писал… И это наверняка было искренне. А тут он позвонил, и я подумал, что все даже очень хорошо складывается, поскольку я тоже здесь, как бы это сказать, один. То есть, понимаешь, у меня сейчас никого нет. Отношения с Аськой никогда не имели смысла, меня нельзя ограничивать, ты же знаешь, мне нужна свобода. Человеку свобода необходима как воздух.
Ну откуда мне знать, зачем он позвонил? Может, ты ему надоела? Да ладно, ладно, я пошутил.
— Что теперь с нами будет?
— Знаешь, я готов рассмотреть любые предложения…
А письма? Кто ей писал эти письма?
— Сорок девять. — К ней обернулся таксист.
Да, за дорогу из аэропорта всегда сдирают по максимуму. Она достала пятьдесят злотых и вышла из такси. Стояла на тротуаре, ждала, пока таксист вытащит из багажника ее сумку. Увидела Зеркальную, стоящую на улице. За ней была входная дверь. Фонарь. А потом Зеркальная уехала на стекле «мерседеса».
— Ты была права, мы так и не смогли создать дом.
Анджей стоял у плиты, она в дверях. Его руки не ставили чайник, он не раздражал ее своими движениями, был неподвижен.
— Я же здесь, — прошептала она тихо, а ее сердце билось ровно и сильно, может, немного сильнее, чем нужно.
— Ты здесь, — грустно сказал он, — но ты была права. Так жить нельзя. Я сделал несчастными нас обоих. Я надеялся, что ты меня полюбишь.
— Но я ведь вернулась.
Слова застревали у нее в горле. Она испугалась, что опоздала и своими руками уничтожила то, что еще можно было спасти.
— Поговорим завтра, поздно уже. — Он махнул рукой. — Нам нужно кое-что обсудить.
Он вышел из кухни, его походка не была пружинистой. Она подошла к столу и включила чайник. Зеркальная появилась в темном окне кухни. Слегка сгорбилась, черт лица не видно, только темное пятно; за Зеркальной открытая дверь.
Она повернулась и направилась к лестнице. Услышала, как Анджей закрыл дверь в спальню, через открытую дверь мастерской увидела постель, приготовленную для нее, отдельно, так, как она хотела, на старой зеленой кушетке.
Она уже стояла в дверях мастерской, когда Зеркальная посмотрела на нее из зеркала в коридоре. Тогда она побежала наверх, влетела в спальню, и ее глаза были полны слез.
— Зачем ты ему позвонил? Зачем устроил эту встречу? Почему не боролся за нас? — кричала она, а он сидел на краю кровати, в расстегнутой рубашке, и смотрел на нее с удивлением.
— Я не хотел, чтобы тебе было больно, чтобы ты ждала… напрасно… Как я все эти годы.
В его голосе не было ничего, кроме грусти.
Тогда она поняла и оценила его спокойствие, преданность, заботу. Перед ее глазами промелькнули все годы их совместной жизни.
Помочь тебе? Тебя подвезти? Ты не устала? Отдохни, я сделаю. Не беспокойся. Посмотри, какого красивого цвета эта кушетка. Желтые шторы сделают нашу жизнь светлее. Даже в дождливую погоду в комнате будет светить солнце. Хочешь чаю? Мы как-нибудь справимся.
Он всегда был рядом с ней, спокойный, мудрый, нежный. Как она могла причинять ему боль и не замечать, что ему больно? Как она могла быть такой глупой?
Я тебе верю, я тебе доверяю. Мне не нужно тебя проверять…
Она подошла ближе и встала около него на колени. Он не шевельнулся. Она посмотрела ему прямо в глаза.
Она должна бороться, у нее есть право быть счастливой, право изменить свою жизнь, она должна быть сильной, она ничего не позволит отобрать у себя, больше никогда ничего не позволит отобрать у себя. Она хочет любить и быть любимой.
— Между мной и Марчином… ничего не было, ничего, клянусь, он ждал… как только я увидела его, то сразу пожалела о том, что сделала… Прости меня. — Она смотрела ему прямо в глаза. — Ты должен меня простить.
— Мне нечего прощать, — тихо сказал он.
Она взяла его за руку. В ее руках оказалась его рука с обручальным кольцом.
— Послушай меня… — Она начала говорить и почувствовала, что вот-вот задохнется. — Прости, пожалуйста, прости.
— Не надо, — прошептал он, — я устал. Завтра у меня тяжелый день. Давай поговорим завтра.
Это было больно. Она поднялась с колен, закрыла за собой дверь. Анджей даже не поднял головы.
В эту ночь она не плакала.
Лежала без сна, и шесть без малого лет проплывали перед ее раскрытыми глазами. Свобода, за которую она так боролась, — детей мы еще успеем завести, я уезжаю, прихожу, ухожу, поешь на работе, так будет удобнее, вернусь поздно, мы с Зоськой идем в кино… Ты пока отдохнешь…
Где он был в это время?
А ему так тоже было удобнее? Лучше? Приятнее?
Почему она никогда об этом не думала?
Она встала. Она должна, она обязана ему сейчас обо всем сказать. Включила свет и накинула на плечи свитер — халат остался наверху, в ванной комнате, а температура опустилась до восемнадцати градусов. Кондиционер был запрограммирован ночью на восемнадцать градусов.
Она вбежала наверх и услышала бой часов. Один раз — уже час ночи.
Все время она, она, она. Почему она думает только о себе? Сейчас час ночи, он спит. И она его разбудит? Потому что вдруг все поняла? Он ведь устал… спит… Она остановилась, положив руку на ручку двери. Дверь открылась.
Анджей стоял в пижаме, около кровати горела лампа. На кровати были разложены бумаги.
— Мне показалось, кто-то ходит.
— Это я…
— А почему не вошла?
— Я подумала, ты спишь…
Она все еще стояла в дверях, когда он отвернулся и тяжело опустился на кровать. Молчал. Она не знала, что ей делать, сердце уходило в пятки. Анджей сидел неподвижно и смотрел на нее как-то необычно.
— Прости, я не хотела тебя будить…
Он опустил голову и сказал так тихо, что она едва его услышала: