Гарантия на счастье
Шрифт:
— Ханночка, я же вижу: что-то не так!
— Откуда? — спрашивает она. — Откуда такое предположение? Все так. Если у тебя завтра заседание правления, иди работай, пожалуйста, а я помою посуду! Ты мне мешаешь.
Ухожу, сажусь с бумагами. Да, ничего не скажешь, хороший вечер светит. Через два часа нахожу эту чертову ошибку, вздыхаю с облегчением — хотя бы с бумагами разобрался. Запятая не на месте была, ничего удивительного, что десяти тысяч не досчитались. Ханна смотрит телевизор. Завариваю себе чай, кричу из кухни:
— Будешь
— Спасибо, — отвечает сухо.
Что делать! Видно, у нее такой день, ей не до меня. Вынимаю посуду из ванны, наполняю ее водой. Входит ощетинившаяся:
— Тебе кастрюли не мешают?
— Нет, — спокойно говорю я.
Я их на стиральную машину поставил. Ханна же не слепая.
— Видимо, нам с тобой уже и поговорить не о чем. — И она выходит.
Вот черт, ничего хорошего. Никакого удовольствия от ванны. Ну, в чем дело? В сексе? Снова секс? Может, кто-то звонил? Может, ей что-то сказали? Что? Веду себя как ягненок. Никаких женщин, никакого вранья, ничего, что могло бы скомпрометировать мою чистую совесть.
Выхожу из ванной комнаты, никакого удовольствия. Ханна сидит перед телевизором, на меня даже не смотрит.
— Спокойной ночи, — говорю.
Не отвечает. Подхожу и вижу: глаза на мокром месте, кто-то ее, бедняжку, обидел. Так почему не сказала?! Наверное, шеф отчитал, такое и со мной бывает. Или с Габрысей поссорилась. Или еще что-нибудь.
Стою как лапоть. Но надо же женщину успокоить, ну и сажусь рядом, обнимаю, а Ханна словно кий бильярдный проглотила.
— Ханночка, что случилось? — спрашиваю как можно более нежно.
— Ты меня больше не любишь…
Ну, это мы проходили.
Но видимо, надо повторить.
— Я-то тебя люблю. А ты что, с Габрысей поссорилась?
Крутит головой, нет, мол, и слезы глотает. Ладно, буду действовать, как мачо. Приподнимаю ее подбородок:
— А сейчас ты должна сказать, что случилось!
— Ты должен был кран в кухне заменить… — говорит она еле слышно.
О боги! Ну да, должен был, но забыл! Это что, грех?
— Почему же ты мне не напомнила, детка?
— Ты же видел, что я мою посуду в ванной.
Вот чего я действительно не выношу — домысливать что-то все время. Зачем мне это? Неужели нельзя было сразу сказать?
Вышел, и через десять минут кран был установлен. А Ханна расцвела:
— Почему сразу не сделал?
Если бы мог, сделал бы. Трудно разве? Но о кране я как раз забыл, поскольку думал о десяти тысячах, пропущенных в бухгалтерском отчете. Да что говорить! Вот попробуй этих женщин пойми, во всяком случае, Ханну.
В июне мы хотели взять отпуск и поехать в горы. На работе нужно составить графики отпусков. Спрашивают меня, когда я уезжаю, а я не знаю, потому что не согласовал с Ханной. Прихожу домой.
— Ханночка, когда мы едем?
— Когда? Что за идиотский вопрос? — Ханна примеряет брюки. — Когда у меня будет отпуск, тогда и поедем.
— А когда ты планируешь взять отпуск? — спрашиваю я спокойно, поедая чипсы со вкусом паприки.
— Когда с шефом поговорю, — объявляет она коротко и слегка раздраженно.
— А когда ты с ним поговоришь? — Я должен точно знать, ведь нужно составить этот чертов график отпусков.
— Когда он вернется из отпуска, — беззаботно отвечает она, застегивая брюки в поясе, и добавляет: — Надо похудеть…
Я думаю, не нужно, но мне необходимо выяснить вопрос об отпуске, тему менять не стану: неизвестно, чем это может закончиться.
— А когда он вернется?
Ханна смотрит на меня, как на идиота.
— Откуда мне знать, когда мой шеф вернется из отпуска? Я что, слежу за ним? Я на него работаю или он на меня? Разве я его шеф? Я его начальник? Или начальница? — Опускает руки и на мгновение задумывается. — Эй, послушай, если бы шеф был моим подчиненным, то я была бы его начальником или начальницей? — Она вдруг заинтересовалась этим нелегким вопросом.
— О чем речь? — спрашиваю я, перестав ощущать вкус чипсов.
— Если бы я была его шефом, то… — продолжает Ханна.
Прерываю ее:
— А какое отношение это имеет к отпуску?
— Гипотетический вопрос: начальником я была бы или начальницей?
К своему огромному сожалению, вижу: не удастся выяснить, когда поедем. Решаю обратить разговор в шутку.
— Начальницей чего? — весело спрашиваю я, а Ханна смотрит на меня осуждающе.
— Только я соберусь с тобой поговорить серьезно, ты шутить начинаешь.
— Начальником, — вздохнул я, — хотя феминистки сказали бы «начальницей». — Я смеюсь.
— А ты имеешь что-то против прав женщин? — ощетинилась моя сладенькая.
Переходить к разговору о преимуществе пасхальных праздников перед рождественскими у меня не было желания.
— Разве я что-то сказал? — сделал я попытку замять разговор так вежливо, как только мог.
— Все смеешься, когда мы о важном говорим? Если бы шеф был женщиной, я бы знала, куда он поехал, с кем и когда вернется.
Прошу прощения, хочу лишь прояснить вопрос.
— Я тебя спросил, когда ты собираешься взять отпуск.
— Вот именно! — обрадовалась она. — Ты же меня совершенно не слушаешь! Я тебе говорю: не знаю, когда он вернется. Мужчина! Он мужчина. Никому не докладывает. Может, он вообще не вернется, — размечталась она, подарив мне улыбку. — В конце концов, история не знает случая, чтобы женщина пошла за сигаретами и не вернулась, оставив отчаявшегося мужа одного с двумя маленькими детьми на руках, без средств к существованию. А он плачет от одиночества, не может снова жениться, поскольку неизвестно, что с ней стало. Так поступают только мужчины!